Фантом для Фрэн
Шрифт:
– Как всегда, - ответила мама. – Надеюсь, праздник поможет ему развеяться. Но в последнее время твоего бедного брата уже ничто не радует.
Фрэн взглянула в карие глаза Джейн Грегг, и увидела, что они блестят от слез.
– Я каждый день молюсь Господу о его выздоровлении, - сказала мать. – Но Он не желает ниспослать Честеру компетентного врача. Они все опускают руки при малейшем затруднении.
Фрэн отвела глаза. Да, сельские врачи в округе не привыкли лечить ничего сложнее катара желудка*, перелома ноги или простуды. Честер страдал какой-то непонятной болезнью –
– А как Кэти? – спросила Фрэн, не желая развивать беседу в этом направлении. Это означало только мучение для них обеих.
– Хорошо, - сказала миссис Грегг. Улыбнулась, и Фрэн словно впервые вспомнила, что они одна семья.
– Твоя сестренка скучала по тебе, и очень радовалась, когда узнала, что ты проведешь Рождество с нами, - сказала мать. – Надеюсь, ты привезла ей подарок?
Фрэн кивнула, и они обе улыбнулись. Миссис Грегг протянула руку и сжала рукой в перчатке плечо дочери.
– Как у тебя дела с Дональдом? – спросила она.
Фрэн глубоко вздохнула и остановилась. Она поставила чемодан и сложила руки на животе.
– Вы разругались? – спросила мать.
Фрэн покачала головой.
– Он… Мы…
Она просто стянула перчатку и показала миссис Грегг кольцо, которое надела на всякий случай; мать посмотрела на колечко, потом взглянула в глаза Фрэн.
– Дональд сделал тебе предложение?..
Миссис Грегг не скрывала, как рада этому.
Фрэн кивнула.
– Мы обручились, но нам обоим еще нужно время… подумать, - проговорила девушка.
Она опасалась, что мать начнет заставлять, торопить ее, но Джейн Грегг оказалась мудрее. Она не стала продолжать разговор о Дональде. Вообще продолжать разговор.
“Все равно я не выйду за Дональда, мама, твоя военная хитрость ни к чему”, - скрывая усмешку, подумала Фрэн.
Молодая женщина хорошо провела Рождество, но с таким чувством, будто празднует его среди чужих, в месте, где нужно постоянно быть начеку. У нее было такое ощущение, словно все вокруг нее обновились – вся ее семья. Потому что обновилась она сама. До последнего времени, несмотря на свои “странности”, Фрэн не знала правды о самой себе… правды о самой жизни…
Семилетняя Кэти выбежала ей навстречу и с порога бросилась молодой женщине на шею, повторяя: “Фрэнни, Фрэнни”. Фрэн рассмеялась и обняла девочку. Кэти любила всех и восторженно приветствовала все новые впечатления; а сестру, с которой у нее была разница почти в девятнадцать лет, Кэти не знала и не могла знать…
Брат, бледный и пассивный, как всегда, вежливо поздоровался с Фрэн, но Честеру тоже не было до старшей сестры много дела. Он был углублен в самого себя.
Мама казалась самой близкой из ее родных, но именно мама была ей самой враждебной. Если бы она только узнала то, что узнала Фрэн… если бы только догадалась, чем Фрэн
Фрэн трезво оценивала степень терпимости христиан-католиков, и собственной матери – тоже.
Мама была добра и внимательна к ней в эти дни, насколько могла; но Фрэн чувствовала, что отчуждение, давно воцарившееся между ними, ничуть не уменьшилось. Слава небесам, что хотя бы не увеличилось. Фрэн повезло не пережить ни одного “приступа” под одной крышей с миссис Грегг; она отметила, что после того, как она поняла и приняла себя, прошлое перестало так ее терзать.
Фрэн даже оказалась в некоторой степени способна управлять своими необыкновенными талантами.
Но ни слова об этом не было произнесено среди ее близких.
Разумеется, Фрэн умолчала и о поездке в Египет тоже – у нее хватило выдержки промолчать до самого поезда, на который мать ее проводила; она знала, что единственной реакцией на такое сообщение был бы гнев, запреты и упреки.
“Прости, мама, - подумала девушка, принимая прощальный поцелуй матери, поднимая свой чемодан и улыбаясь. – Это мой единственный путь, и не я его выбрала. Мы не выбираем самих себя”.
Когда она махала матери в окно, Фрэн вдруг пришла в голову мысль, что за карими глазами этой женщины может скрываться такой же неизведанный и непонятный никому мир. Люди в действительности не знают никого.
* Рамессеум – заупокойный храм Рамсеса II, лежащий в руинах.
* Врача Ганса Слоуна XVIII века.
* Гастрита.
========== Глава 5 ==========
На Рождество – то есть уже в январе, когда Фрэн вернулась в Лондон – Дональд преподнес ей подарок. Фрэн спохватилась, что сама ничего для него не приготовила; но жених не обиделся или не показал виду.
Может быть, принял во внимание ее “стесненное материальное положение”… Где она себе еще такого найдет?
Фрэн полюбовалась топазовыми сережками, самой большой драгоценностью из всех, которые у нее были, и позволила Дональду полюбоваться на себя в этих сережках. А потом позволила поцеловать себя, и в щеку, и в губы. Ее почти испугала жадность и интимность этого поцелуя. Фрэн пришлось вырваться, нажав молодому человеку на плечи.
Он тяжело дышал, а глаза за стеклами очков горели желанием. Этот интеллигент был такой же, как любой другой мужчина… Хорошо, что Фрэн об этом никогда не забывала…
– Ты просто прекрасна, - прошептал Дональд. – Не знаю, как дождусь дня, когда мы будем вместе.
– Как-нибудь, - сказала Фрэн, холоднее, чем намеревалась, от страха перед этим мужчиной. Впрочем, холодности ее тона оказалось достаточно, чтобы остудить его.
– Тебе не понравилось? – спросил Дональд.
Фрэн хмыкнула.
– Ничего, - сказала она, коснувшись сережки, которая вспыхнула лиловым блеском. – Но я с еще большим нетерпением жду твоего подарка на День влюбленных.
Девушка посмеялась растерянному виду жениха.