Фантом ручной сборки

Куликова Галина Михайловна

Увидев наконец свет, Инга на ходу сориентировалась, нашла выход и выскочила на улицу. Портьера волочилась за ней, точно шлейф за невестой, и бряцала кольцами. Отыскав глазами свои «Жигули», возмутительница спокойствия прибавила ходу, прыгнула за руль и, виляя с левой полосы на право, помчалась по улице. Машины немедленно загудели, выражая свое возмущение «чайнику», но тот продолжал улепетывать во все лопатки.

Только возле дома Инга смогла оценить понесенный ущерб. Во-первых, ее куртка осталась в ресторане — пропала безвозвратно.

Если она явится за ней завтра, ее точно арестуют и вообще — покроют позором. Еще и на работу сообщат. Чтобы Треопалов узнал о ее выходках? Не-ет. Пропадай, куртка!

Во-вторых, что-то было не в порядке с ее головой. На затылке, кажется, вскочила шишка, и лоб болит невероятно. «Надо зайти, к Верлецкому, — решила она. — Раз уж такие пироги, пусть он меня полечит». Сегодня она ничего не имела даже против укола — потрясения наслаивались одно на другое и в конце концов вымотали ее до предела.

На улице было холодно, колючий снег летел в лицо и забивался в ноздри. Осталось ко всем ее бедам только получить воспаление легких! Когда она вылезла из машины, то вытянула следом за собой занавеску. Портьера была серой и пыльной, такие висели на входе в старых кинотеатрах. Деревянные кольца постукивали друг о друга, словно косточки скелета.

Инга набросила занавеску на себя и широким жестом запахнула ее, точно старинный плащ. И отправилась к Верлецкому. Выпростать руку из складок материи никак не удавалось, поэтому она постучала в дверь ногой.

— Кто там? — подозрительно спросил Верлецкий. — И зачем колотиться, если есть звонок?

— Открой мне! — заныла Инга; Отчего-то именно при нем ей особенно хотелось ныть. — Мне голову разбили!

— Опять?! — возмутился Верлецкий, распахивая дверь квартиры. — Чем ты, черт побери, занимаешься?

И тут он увидел ее в занавеске, с несчастной физиономией и содранным лбом.

— Мне нужно продезинфицировать ссадину на голове, — продолжала стенать Инга.

— Тебе нужно продезинфицировать мозги! Входи же. И что это на тебе за чихня с колечками?

— Где твой любимый Роберт? — Инга начала выпутываться из портьеры, задевая локтями за стены и вешалку. — Почему он обещал мне помочь, а сам куда-то испарился?

— Да ладно. Раз он сказал, что поможет, значит, поможет.

— Он слишком тянет, — попеняла Инга, вспоминая физиономию Юдина. Ей не светило выступать против этого типа в единственном числе. — Может быть, он уже что-то узнал?

— Вполне возможно.

Верлецкий окинул ее критическим взором и сказал:

— Н-да-а-а… Это тебя на новой работе так отметелили? Чем ты там занимаешься, а? Вчера ты мне поклялась, что не станешь ни во что ввязываться!

— А кто вместо меня будет это делать?

— Может быть, тебе следует помириться с Григорьевым?

В ответ Инга поглядела на него презрительно и ничего не ответила. В коридоре появился Аладдин, лег в занавеску и принялся уминать ее лапами, треща, словно трактор.

— Ты

что же, шла по улице в этой штуковине? — удивился Верлецкий. — Такое впечатление, что ее откуда-то сорвали.

— Моя голова, — напомнила Инга.

Верлецкий поджал губы и отправился за аптечкой. На лице у него было написано раздражение.

Пожалуй, он говорил фразочку типа этой: «Тебе надо было идти не ко мне, а в травмопункт» или: «Представляешь, что будет, если все соседи начнут ходить ко мне лечиться?» Однако он сдержался и ничего не сказал.

— И все-таки, — начал Валерий, протирая ссадину какой-то жгучей дрянью. — Что случилось?

— Я выследила Киллера, — с тайным удовлетворением призналась Инга.

Верлецкий среагировал на это сообщение совсем не так, как ей хотелось.

— Ты что, дура?! — закричал он. — Тебе жить надоело?!

— Что ты на меня орешь? — удивилась она. — Ты ведь даже не знаешь, кто он такой.

— Не знаю и знать не хочу! И вообще… Тебя надо немедленно посадить на больничный!

— О-о! Врачебный синдром. Другими путями бороться с неприятностями ты, по-видимому, не умеешь.

— Ты что, явилась меня оскорблять?!

В таком духе они препирались еще некоторое время и остались страшно недовольны друг другом.

— Зря я сюда пришла! — напоследок сказала Инга, влезая в его старую куртку, которую он ей выделил. И завела свою старую песню:

— Врачи должны поддерживать тех, кто к ним обращается…

— Я тебе ничего не должен! — взорвался Верлецкий. — Вот если бы ты попала ко мне в реанимационное отделение через приемный покой, я был бы тебе должен со всех сторон! А так — дудки! Ты даже не в состоянии смирно сидеть на работе и подписывать бумажки. Тебя все время тянет куда-нибудь отправиться и что-нибудь вытворить.

— Никогда больше к тебе не приду! — выпалила Инга, сердито дергая дверь за ручку. — Даже если ты будешь умолять — я не приду! Даже если ты станешь ползать передо мной на коленях — не приду!

Даже если я попаду в реанимацию — не приду!

— Тебя привезут, — пообещал Верлецкий, пиная ногой занавеску.

Захлопнув за собой дверь, Инга в слезах бросилась домой. Прибежала и стала звонить Таисии, всхлипывай и всхрюкивая. Именно на нее вывалила она все последние новости. Таисия ахала и охала. Больше всего ее потряс Гладышевский, забравшийся в гроб с атласной обивкой.

— Ты сможешь найти этот дом при свете дня? — спросила она Ингу.

— Н-не знаю, — икнула та, проглатывая последние слезы. — Наверное, смогу.

— Переулок ты помнишь?

— Н-нет, но это где-то близко. Я помню вывески. Рядом ресторанчик и магазин «Оптика», а над подъездом, в который вошел Гладышевский, вывеска: «Хотапиусе».

— Ха! — воскликнула Таисия. — Какое потешное слово. Что бы это значило — Хотапиус?

— Понятия не имею.

— Какая-то смесь Хоттабыча с архивариусом!