Фантом Я
Шрифт:
Иногда Марья Павловна, делая вместе со всеми круги по коридору, прислушивалась, вопреки приказанию самой себе не прислушиваться. Нет, не раздавалось ее имени ни в дне, ни в ночи.
Однако в совсем позднее время, когда оставалось мало времени для сна и меньше шансов на длинные переживания, что всех, казалось – целую больницу, зовут, а ее нет, Марья Павловна рисковала подойти к окну,
Было на что порадоваться. Вопреки всем больничным правилам раздавались крики даже ночью:
– Лариса-а-а! Руденко-о!
– Лида! Алексеева из седьмой! – это на случай, если Лиды из седьмой в палате в этот момент нет, то кто-нибудь из скучающих у окна услышит и сбегает в коридор за Лидой, бросится звать того, кого зовут, чтобы в седующий раз бросились искать ее.
Марья Павловна подошла поболеть. И те две женщины, стоявшие у окна, сказали:
– О, только что кричали «Марья»!
Марья Павловна стукнулась лбом в окно. Темнота майского вечера встретила глаза Марьи Павловны и отгородила от мира за окном бархатным занавесом. Марья Павловна видела только свой собственный лоб в затушеванном стекле. Марья Павловна рвалась сквозь стекло увидеть, разобрать, что происходит в палисаднике. Но ни звука не доносилось со двора. На редкость, как вымерло.
Марья Павловна сказала тем, кто ее взбудоражил:
– Вам показалось. Да и мало ли Машек.
Как много раз, и десять, и пятнадцать лет спустя, слышала Марья Павловна за окном судьбы желаемое до косточек и действительно тогда прозвучавшее, как потом от коварной свекрови выяснилось, и к ней обращенное:
– Ма-а-рья!
Марья Павловна отошла от окна и приняла решение после родов в квартиру свекрови не возвращаться, а ехать к себе домой.
Утром Тимку увезли. Тимка карабкалась на больничную каталку и хохотала. Подмигивала Марье Павловне – «Увидимся, клуша», «Я к тебе первая приду».
Марья Павловна улыбалась: «Осторожней, Тимка, тебе на операцию. Я тебе напишу в твое новое отделение».
Нянечка унесла вещи. Пакет с Тимкиными тряпками и Тимкиной дыней.
Уехала Тимка. Не было Тимки. Была Марья Павловна. И была как одна. Палата дышала тяжелым
В три часа дня появилась молодая палатная врачиха с запоздалым обходом. На ее белом колпаке было свежее кровавое пятнышко. Только что после операции.
Марья Паловна и другие заголосили: «Ну как?» Все любили веселую Тимку.
Молодая врачиха с пятнышком ответила:
– Родился очень красивый мальчик.
Марья Павловна спросила:
– Разве может маленький родиться красивым?
Она сказала:
– Такое случается.
У Марьи Павловна отлегло от сердца. Марья Павловна решила: все в порядке. Привет, Тимка, как живешь? А теперь выздоравливай.
Марья Павловна написала величественное поздравительное письмо. Почти одна держава поздравляла другую державу с рождением инфанта. Через три дня Марья Павловна в духоте и в томительном ожидании родов написала другое письмо, с описанием, в Тимкином веселом стиле, тех, кто уже ушел из палаты, и тех, кто еще только пришел.
Тимка не отвечала.
Марья Павловна решила: рано. Дай человеку прийти в себя.
Врачи говорили: «Марья, пора рожать!»
Марья Павловна ничего такого не чувствовала.
Врачи сказали: «Последний срок такого-то и будем делать стимуляцию».
Марья Павловна прислушивалась. Ребенок бушевал по ночам, бил в живот.
Тимка сказала перед уходом на операцию: «Рожаем только мальчиков».
Две недели еще кружила Марья Павловна по коридору в парах. И однажды, присев в изнеможении на крохотный диван, на только что освободившееся место, услышала:
– Не спасли. Завотделением не выходила ночами. Ничего не помогло. Три дополнительных операции сделали.
Марья Павловна вспотела холодным потом. Марья Павловна спросила:
– Это о ком?
– Да помнишь, лежала тут, все бегала в коротких чулочках?
Марья Павловна еще не верила. Три операции – значит, у Тимки усилился кашель после наркоза. Марья Павловна представила себе этот ужас – Тимка надрывается от кашля и, корчась от боли, зажимает руками операционный шов.
Конец ознакомительного фрагмента.