Фантош
Шрифт:
Впрочем, эксперты из числа авторитетных психологов установили, что за аффектированной и неадекватной реакцией на поведение родных чад кроется глубоко спрятанное и закамуфлированное неблагополучие, как душевного, так и духовного порядка и внутренняя нестабильность.
Выводы были представлены суду, ибо экспертиза была судебной.
Ибо дело дошло до суда.
«Я ни за кем из них не замечал подобного, — размышлял отставной преподаватель. — Старшие как старшие, могло быть и хуже. Разве что некий подозрительный душок. Самоцензура и превентивная психология — этим грешит любое школьное руководство, это верно. Но такая
Он пытался извлечь информацию из казённых источников и оппозиционных речей, пребывал в сомнениях.
Ровно до тех пор, пока его бывший класс в составе двадцати девяти человек не явился с повинной.
Да, говорили они, мы срежиссировали ситуацию как спектакль, в котором члены родсовета сыграли роль марионеток, а их дети — кукловодов. Целью было — показать urbi et orbi, городу и миру то, что все мы видели, а никто другой упорно не замечал. Язвы, которые разъедают этих людей изнутри. Кому, как не детям, видеть эти язвы — перед остальными взрослые мимикрируют практически бессознательно.
Даже перед Богом лицемерят, сказала Росица.
Ничто не укрепится в душе, если нет подходящей почвы, философски добавил Горан.
Игра (раздались возмущённые возгласы с мест) — игра была нарочитой, но чувства — натуральными, заявил Малик.
Мы показали им, что такое облыжный навет. И какая тьма таится у них внутри, поддакнула Гаяна.
И таковы лучшие из них, итожил Радек, возмущённо шмыгая конопатым носом. По крайней мере, признанные лучшими.
Да, возможно, мы бы не раскрыли всех карт и не явились бы в полицей-отделение, если бы не пострадал человек. Такое мы тоже учитывали, что уж скрывать, но сочли маловероятным, повторяли все лицеисты раз за разом.
Дальнейшее развивалось по испытанному сценарию — «Не стесняйтесь стирать своё грязное белье на виду, но постарайтесь запачкать их всех брызгами». Родители — не только именитые и сановитые, но и из самого что ни на есть простонародья — обвиняли своих потомков во всех смертных грехах. Потомство парировало со всей тонкостью древней ораторики. Зал шумел так, что деревья гнулись. Суд безуспешно пытался навести порядок, стуча по столу молотком и потрясая кудрями париков. Наконец, пригрозил сделать рассмотрение дела закрытым — по счастью, это было в ничьих интересах и сработало.
Окончательное решение суда, впрочем, не удовлетворило никого.
Родители-попечители повинны были пройти курс психологической реабилитации, который включал в себя жёсткий тренинг по толерантности и политкорректности. На это время заботу об их детях брал на себя специализированный приют. Также в качестве частного определения рекомендовалось избрать в совет лицея других персон.
Всех двадцать девять непосредственных виновников скандала суд приговорил к году исправительных работ.
Виновники не возражали, Зато возмутилась общественность.
«Это несовершеннолетние подростки, они имеют право отбывать наказание в своём районе, а в Томилинске и окрестностях нет ни лагерей, ни колоний», — писал «Молодёжный вестник».
«Дети вынуждены пребывать в камерах предварительного заключения,
«Приютских впору раздавать на руки, как павианов в «Граде Обречённом», несмотря на то, что родные готовы всячески содействовать, — компетентно возглашал «Вестник Филологического университета» (от имени своего филиала в Томилинске). — В таком случае родители не потеряют возможности контактировать с детьми и влиять на них. Последнее явится скорее благом, чем злом».
Но короче всего выразился Витош Иванович Солодков, молодой, но талантливый глава архитектурно-строительной конторы:
«Если родители хотят для моих друзей исправительной колонии — будет им колония».
Интервью с ним было опубликовано в одном из таблоидов, который в тот день вышел резко повышенным тиражом…
В годы войны Томилинский район какое-то время был «под немцем». Оккупанты здесь лютовали не так сильно, как в иных местах. Возможно, благодаря небольшому добротному концлагерю: для ударного строительства нужны были сильные руки. Достроить, правда, немцы всё равно не успели, как ни измывались над местными: только выровняли и подлатали стену старого замка да вывели под крышу стены четырёх блоков. Для мужчин, для женщин, для обслуги и дисциплинарно-медицинский.
На двери, рамы, насаждения и санинвентарь Витош Иваныч подвигнул родителей — как проштрафившихся, так и невинно пострадавших. Инвентарь был его собственный. С первого дня заключения боевая тридцатка огораживала щитами вековые дубы и липы, вывозила веками копившийся мусор, укрепляла входы и выходы, латала кровлю, вставляла окна в стиле готической древности, копала в чернозёме ямы, гряды и стоки. Даже монтировала оборудование. Работали от души, по четырнадцать и более часов в сутки, жгли костры, черпали воду из ключа, спали на соломе, брошенной на пол одного из бараков. Охранники на ночь уходили, а днём не мешались, даже помогали. Особенно когда приходилось разгружать здоровенные трейлеры с хрупкими саженцами и собирать немногочисленную мебель. На полный комплект последней денег уже не хватило.
— Хорошо, что уровень потребления у нас настолько низок, что выводит нас всех за пределы цивилизации, ибо мы не участвуем во всеобщем процессе культивирования, удовлетворения и изобретения потребностей, — цитировала начитанная Брежана тех же «Отягощённых злом». — Чем богаты, тому и радуемся.
— А ведь не труднее было, чем прочную сетку на могильник набросить, — отвечала Росица.
— Это вам обеим не труднее, — смеялись Малик и Горан. — Что с вас, хрупкие вы наши, взять.
Они смеялись, но были правы: и тот и другой пол соблюдал, вкупе с бескорыстием, поистине монашеское целомудрие. Возможно, от усталости, но скорее из принципа.
Через два месяца с небольшим работа по благоустройству подошла к концу. Наступил учебный сентябрь.
Никакая вина не позволяет оставить ребёнка без школьного аттестата.
Аркадий Игоревич протянул своё удостоверение охраннику с автоматом.
— Подписал господин Солодков как главный опекун-попечитель, — проговорил он.
— Вижу-вижу, — добродушно пробурчал страж. — Опекун и восходящая звезда. Навсегда к нам?
— Хуже. С испытательным сроком.
Оба поняли двусмысленность сказанного — надо же, на воле всё наоборот! — и рассмеялись.