Фарамунд
Шрифт:
Лицо его страшно исказилось. Громыхало услышал, как в мертвой тишине скрипнули зубы. Безумные глаза рекса смотрели сквозь стену деревьев. Громыхало, как воочию, увидел в них пламя пожаров, реки крови, обезглавленные тела, свисающие с веток трупы, острые колья, на которых корчатся виновные в похищении.
Вехульд тихонько спросил у Громыхало:
— Неужели он надеется отыскать ее? Когда весь мир сдвинулся с места, когда народы сегодня на другом месте, чем были вчера, а где завтра окажутся — сами не знают? Когда старые города исчезают, как прошлогодний снег,
— Надеется, — вздохнул Громыхало.
Вехульд тоже вздохнул. Оба смотрели туда, где Фарамунд осматривал захваченных коней.
— Я бы предпочел, — сказал Вехульд, — чтобы наш рекс... ну, не слишком гонял нас в поисках бабы.
Громыхало кивнул:
— Я тоже.
Вехульд помолчал, спросил:
— Так, может... скажем?
— Что?
— Ну, наше пожелание, — ответил Вехульд осторожно. Он помнил, что Громыхало все же правая рука рекса. — В поисках бабы мы все рискуем головами, но что обретаем? Я готов рисковать ради золота, славы, власти. Но ради бабы?
Громыхало почесал затылок, посмотрел снова в сторону неукротимого рекса.
— Ты прав, — ответил он. — И я прав, что тоже не хочу искать его бабу... А рекс не прав! Но только что-то такое шевелится...
— Что?
— Да вот как собака, чую, а сказать трудно. Мы все слышали, да и знаем, что Рим всегда прав. У него даже люди такие есть, юристами называются. Знатоки по праву. Они и другим помогают поступать только правильно. Потому и такую империю отгрохали!
Вехульд насторожился:
— К чему ты клонишь?
Громыхало сплюнул себе под ноги, растер сапогом.
— Да вот только почему мы их бьем? Почему римская мощь тает, как снег в теплой весенней воде? Почему их города стоят пусты? Почему римская армия состоит из франков, готов, герулов, лангобардов, но только не римлян? Где эти римляне, которые всегда правы?
Вехульд вытаращил глаза:
— А при чем тут римляне?
— Я лучше пойду с неправым Фарамундом, — ответил Громыхало.
Вехульд помолчал, сказал негромко:
— Но наш разговор между нами?
— Конечно, — заверил Громыхало. — Понимаешь, я ведь на твоей стороне всей головой с ее мозгами, если они есть. Но вот сердце... или то, что выше и головы и сердца... оно говорит, что прав все-таки Фарамунд...
— Но не понимаешь, как прав?
— Не понимаю, — признался Громыхало. — Просто чую.
Вехульд снова помолчал, потом невесело улыбнулся:
— Наверное, я тоже дурак. Ладно, поможем ему добыть свою женщину. А на золото — плевать! Честь дороже.
Дорога долго плелась по опушке леса, затем нехотя свернула, пошла пробираться через чащу. Дорогу здесь проложили недавно, явно же не поселяне, чувствовалась рука чуть ли не римлянина: дорога шла ровно, по сторонам спиленные деревья, все сгнившие до половины, явно спилены в один день.
По обе стороны тянулась настолько плотная зеленая стена кустарника, что можно было спрятать целое войско. Фарамунд велел лучникам схорониться за поворотом, а остальные привычно попрятались за корягами, выворотнями,
По лесу пронесся тоскливый волчий вой. Все насторожились, Громыхало каркнул вороном. Через некоторое время увидели, как по дороге бегом мчится лохматый человек, дикий и заросший настолько, что его можно было принять за худого облезлого медведя.
Фарамунд приподнялся, поманил:
— Эй, давай сюда! Что увидел?
Оборванец сказал торопливо:
— Уф, бежал как заяц!.. А чего торопился? Идут строем, а впереди пускают в лес человек по десять. Из местных, что им служат. Так что они сразу вас обнаружат...
Громыхало буркнул:
— Это последнее, что они увидят.
— Но вам-то не они нужны? А римляне будут готовы... Да они и так готовы.
Фарамунд стиснул челюсти. Он уже видел, что римляне в их знаменитом строю просто неуязвимы. Отряд в полста человек вроде бы невелик, но римляне дерутся так, словно дерется один человек, наделенный силой пятидесяти, а в схватке с людьми такой выучки можно положить целое войско.
Туман впереди вроде бы чуть поредел. Стало видно не на длину копья, а на бросок тяжелого дротика. Фарамунду все время казалось, что в тумане двигаются фигуры. Напряженные до ломоты глаза видели то всадников на конях, то чудовищных зверей, то страшных толстых баб, словно бы вылепленных из снега.
Внезапно порыв ветра донес какой-то звук, но еще раньше Фарамунд ощутил легкое движение под ногами. Земля начала мерно вздрагивать. Он со страхом и восхищением понял, что римляне даже здесь, в диких чужих краях, не растеряли это удивительное свойство римлян: шагать как один человек!
— Приготовиться, — велел он хриплым голосом. — Не дать опомниться...
Хотя сам сознавал, что этих застать врасплох просто невозможно. Рядом Громыхало поплевал на ладони и поудобнее перехватил молот. Вехульд двигал мечом взад-вперед, проверяя, как ходит в ножнах, потом опомнился и застыл, держа его перед собой острием вперед.
Оба видели, как менялось лицо рекса: сперва отвердели скулы, лицо потемнело и стало похоже на морду разъяренного волка. Даже верхняя губа приподнялась, показывая острые клыки. Уши дрогнули и слегка отодвинулись, шея напряглась, а от нее жилы пошли вспучиваться по груди, плечам, и даже друзьям стало страшно, когда человек на глазах превращается в безумца, наделенного богами нечеловеческой силой.
Из-за поворота выдвинулось бронированная стена шагающих легионеров. Стена деревьев осталась далеко слева, а другая на целый полет стрелы справа, здесь же ровная как доска земля вздрагивает от мерного топота, суровые лица угрюмы, покрыты грязью из пота и пыли, но шлемы блестят ярко, так же сверкают медные панцири, наконечники длинных копий, что несут в правой руке, блестят и на металлических полосках щитов, что у каждого висит на левом локте.