Фараон
Шрифт:
Затем внезапно пиратский корабль, казалось, выскочил на нас из ночи. Я едва успел крикнуть предупреждение штурвалу, а он уже был прямо перед нами, бортом к нам, освещенный еще одной мимолетной вспышкой молнии. Казалось, пиратский шкипер потерял всякую надежду подойти к нам сзади. Он убедил себя, что проплыл мимо нас в темноте, и теперь пытался повернуть на противоположный галс, чтобы найти нас. Он был весь на пути Мемнона и лежал, как бревно в воде. Мы набросились на него со скоростью атаки, и наши острые как топоры луки пронзили бы его насквозь, но сами были
Это было данью морскому мастерству Рамсеса и подготовке его команды, что он смог предотвратить лобовое столкновение, которое разрушило бы оба судна и отправило их и всех нас на дно океана. Он сумел изменить курс ровно настолько, чтобы представить наш бортовой борт неподвижному кораблю. Тем не менее удара хватило, чтобы сбросить на палубу всех членов пиратской команды, включая капитана и рулевого. Они лежали там кучами, большинство из них были ранены или оглушены, и даже те немногие, кто смог подняться на ноги, потеряли оружие и были не в состоянии защитить себя.
Большая часть экипажа "Мемнона" была достаточно предупреждена, чтобы суметь собраться и ухватиться за поручень. Остальные катапультировались с палубы "Мемнона" на палубу пиратского корабля. Я был одним из них. Я не мог замедлиться сам, поэтому выбрал самое мягкое препятствие на своем пути и направился к нему. Это был капитан пиратов собственной персоной. Мы вдвоем рухнули на палубу, но я оказался сверху, сидя верхом на торсе другого мужчины. Я потерял свой меч в этой резкой смене кораблей, так что не смог убить его сразу, что, вероятно, было и к лучшему, потому что он жалобно застонал, сдвинул забрало своего бронзового шлема на затылок и уставился на меня. И тут еще одна вспышка молнии осветила лицо человека подо мной.
– Во имя вонючего фундамента сета, Адмирал Хуэй, что вы здесь делаете?- Потребовал я от него.
– Я подозреваю, что это в точности то же самое, что ты делаешь здесь, Добрый Таита.
– Я собираю немного серебра, чтобы накормить ребенка, - хрипло ответил он, пытаясь восстановить дыхание и принять сидячее положение.
– А теперь, если ты только слезешь с меня, я обниму тебя и предложу чашу хорошего красного Лакедемонского вина, чтобы отпраздновать наше своевременное воссоединение.’
Потребовалось некоторое время, чтобы поднять на ноги обе команды, позаботиться о более серьезно раненых, а затем установить насосы на пиратском корабле, чтобы не дать ему затонуть, так как повреждения, полученные им при столкновении, были намного хуже наших.
Только тогда у меня появилась возможность представить Рамзеса Хуэю. Я сделал это не как - следующего в очереди на трон Египта, а просто как обычного капитана корабля. Затем я, в свою очередь, представил Хуэя Рамсесу, но не как его дядю, а как Адмирала Лакедемонского флота и по совместительству пирата.
Несмотря на разницу в возрасте, они почти сразу понравились друг другу, и к тому времени, как мы приступили ко второму кувшину красного вина, они уже болтали, как
Остаток ночи и большую часть следующего дня я потратил на то, чтобы восстановить повреждения обоих кораблей, а также зашить раны и наложить шину на сломанные конечности раненых с обеих сторон. Когда мы наконец отплыли в порт Гитион на южном побережье Лакедемона, Хуэй повел "Мемнон" на своем флагмане, который он назвал в честь своей жены "Беката".
Я оставил Рамсеса командовать "Мемноном", а сам поднялся на борт "Бекаты", чтобы с глазу на глаз объяснить Хуэю сложные обстоятельства нашего внезапного прибытия. Хуэй молча выслушал мои объяснения, и только когда я закончил, он весело рассмеялся.
‘Что ты находишь таким смешным?- Потребовал я ответа.
– Все могло быть гораздо хуже.’
– В каком смысле, скажите на милость? Я изгнанник, мне отказано во въезде на родину под страхом смерти, я лишен своих поместий и титулов.’ Впервые с тех пор, как мне пришлось бежать из Египта, у меня появилась возможность оплакивать свои обстоятельства. Я чувствовал себя совершенно несчастным.
‘По крайней мере, ты богатый изгой и все еще жив, - заметил Хуэй.
– И все благодаря королю Гуротасу.’
Мне потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, кто это был. Иногда я все еще думал о нем как о простом Зарасе. Однако Хуэй был прав. Мало того, что я все еще был богатым человеком, благодаря сокровищам, которые хранил для меня Гуротас, но я также собирался воссоединиться с моими любимыми принцессами после того, как был разлучен с ними почти на три десятилетия.
Вдруг я почувствовал, что снова довольно веселым.
Вершины Тайгетских гор были первым проблеском Лакедемона, который я когда-либо видел. Они были остры, как клыки дракона, круты, как аидский залив, и хотя стояла ранняя весна, их все еще украшали сверкающие поля льда и снега.
Когда мы подплыли к ним, они поднялись выше из моря, и мы увидели, что их нижние склоны покрыты зеленью высоких лесов. Еще ближе нам открылись берега, укрепленные утесами из серого камня. Сомкнутые ряды волн маршировали на них, как легионы атакующих воинов, и один за другим изливали на них свою ярость в грохочущем пенящемся прибое.
Мы вошли в устье глубокой бухты шириной во много лиг. Это был залив Гитиона. Здесь волны были более спокойными и сдержанными. Мы смогли подойти к берегу ближе. Мы проплыли мимо устья широкой реки, сбегающей с гор.
– Река Гуротас, - сказал мне Хуэй.
– Назван в честь человека, с которым вы хорошо знакомы.’
‘Где его цитадель?’ Я хотел знать.
‘Почти в четырех лигах от берега, - ответил Хуэй. ‘Мы намеренно скрыли его от моря, чтобы отпугнуть непрошеных гостей.’