Фараон

Смит Уилбур

Он ехал впереди нашего охотничьего отряда, размахивая охотничьим копьем над головой и ругая богиню и ее приспешника. Я содрогнулся, услышав такие оскорбления в адрес дочери Зевса. Самым мягким из этих эпитетов был "ужасная и отвратительная ведьма-шлюха". Хуже всего было открыто обвинить ее в противоестественных отношениях с собственным диким кабаном. Картина, возникшая в моем воображении, была слишком ужасна, чтобы ее можно было представить, но и Техути, и ее любимая дочь Серрена находили ее необычайно забавной.

И вдруг их веселый смех внезапно оборвался другим, более страшным звуком,

который почти оглушил нас всех. Гуротас натянул поводья и с испуганным видом огляделся по сторонам, и, признаюсь, даже я, не склонный к панике, был застигнут врасплох.

Я только один раз в своей жизни слышал что-то столь же угрожающее, и это было на берегах реки Нил в Эфиопии. Этот звук поднял бы волосы на затылке храбреца и, возможно, даже ослабил бы клапан его мочевого пузыря и клапан его дырки. Это был рев самца льва с черной гривой, только гораздо громче, чем в природе. По-видимому, моя голова сама собой повернулась в ту сторону, откуда раздался громовой звук.

Из-за опушки леса в верхней части виноградника показалась огромная приземистая голова, которая, казалось, принадлежала какому-то мифологическому существу. Она была покрыта вьющимися черными как смоль волосами. Его огромные уши были заострены и торчали вперед. Глаза у него были яркие и свиноподобные. Его морда была приплюснута на кончике, а ноздри вдыхали наш запах. Его клыки были такими длинными и изогнутыми, что острые как бритва кончики почти соприкасались над массивной головой зверя.

Он издал еще один львиный рев, и я понял, что это было творение прихоти богини, а не что-то от природы. Этот монстр, вероятно, мог бы кричать, как орел, или блеять, как козел, если бы захотел. Деревья в лесу прогнулись и опрокинулись, когда он небрежно оттолкнул их в сторону и вышел на открытое место. Его задние конечности были сильно мускулистыми, а спина поднималась в мохнатый горб между плеч. Он разрывал землю копытами, которые были во много раз больше, чем у диких буйволов, на которых я тоже охотился в верховьях Нила. Они подняли плотное облако коричневой пыли, которая окутала кабана и наделила его мистическим присутствием, подчеркивающим его угрозу. Затем внезапно он бросил свою огромную тушу в атаку вниз по склону открытого виноградника прямо на Гуротаса, выделив его, как будто узнал в нем главного врага своей госпожи Артемиды.

Тотчас же Гуротас вскинул копье и поскакал навстречу стремительному натиску кабана. Он издал дикий боевой клич, вероятно, больше для того, чтобы поддержать свою храбрость, чем чтобы напугать зверя, который ответил ему оглушительной какофонией хрюканья и рычания.

У кабана было преимущество в атаке с горки. Его громада была столь же непреодолима, как каменная лавина на склоне горы, разрушенная землетрясением. Когда они подошли друг к другу, Гуротас привстал в стременах и поднял тяжелое охотничье копье. Он швырнул его в зверя со всей силой своей правой руки, упроченной и закаленной в горниле многих битв. Бросок был безупречен. Копье пролетело точно и наполовину пробило лохматую шерсть и толстую шкуру зверя, глубоко войдя в грудную полость. Я мог только предполагать, что он, должно быть, пронзил его сердце и другие жизненно важные органы насквозь.

Однако кабан никак не отреагировал на глубокую и страшную рану, которую нанес ему Гуротас. Он не пошатнулся и не сбился с шага. Его скорость была

непрекращающейся; рев его ярости был еще более оглушительным, когда он размахивал своей отвратительной головой со всем мастерством и силой палача, орудующего своим топором. Огромные изогнутые белые клыки сверкнули в воздухе и зарылись в грудь жеребца. Они прорвали кожу, плоть и кости в одной ужасной ране, которая открыла лошадь от центра груди, через грудную клетку и плечевую кость и вниз по боку, так что все ее жизненно важные органы и кишки вывалились из раны; затем клыки кабана разорвали кость ее задней ноги. Лошадь рухнула с двумя оторванными ногами. Гуротас тоже должен был лишиться ноги, но жестокость первоначального удара сбросила его с седла за мгновение до того, как бивни разрубили его коня на куски. Его отбросило далеко в сторону, но он приземлился на голову и, несмотря на шлем, потерял сознание.

Кабан не сводил глаз с поверженной лошади и продолжал яростно терзать ее. Я гнал свою лошадь вверх по крутому склону, но Техути была далеко впереди меня, набрасываясь на огромного кабана и сбитую лошадь без малейшей заботы о собственной безопасности. Серрена и Рамзес были на полдороге позади нее. Все дико кричали. Техути проклинала кабана за то, что он убил ее мужа, и угрожала ему собственной смертью, размахивая над головой синим мечом. Рамзес и Серрена подгоняли друг друга, обезумев от возбуждения, все их силы разума были брошены на ветер войны. Я кричал всем троим, чтобы они были осторожны, отошли от зверя и оставили его мне. Как обычно, никто из них не обратил ни малейшего внимания на мои приказы.

Техути подъехала прямо к кабану и, высунувшись из седла, полоснула его по сухожилию на задних ногах. В тот же миг кабан яростно отскочил назад, и его копыто зацепило запястье руки Техути. Кость треснула,и синий меч выскользнул из ее хватки. Боль, должно быть, была очень сильной, потому что Техути потеряла равновесие и упала с седла. Она упала под копыта огромного кабана, схватившись здоровой рукой за раненое запястье. Рамзес, ехавший рядом с ней, понял ее затруднительное положение и спрыгнул с седла. Хороший парень, он использовал свой импульс, чтобы броситься вперед, подхватить Техути на руки и скатиться вниз по склону поля вне досягаемости скрежещущих клыков и летящих копыт кабана.

Серрена была так озабочена безопасностью своей матери, что на мгновение отвлеклась, и когда кабан бросился на ее лошадь и животное шарахнулось под ней, она была сброшена с седла. Ей удалось приземлиться на ноги, но она потеряла копье, которое несла, и дико огляделась в поисках другого оружия или, по крайней мере, выхода из затруднительного положения.

Тем временем я увидел, как синий меч упал в грязь среди разбросанных и порванных виноградных лоз. Лезвие этого волшебного серебряного металла, сверкающего, как свежевыловленный тунец, привлекло мое внимание.

Упираясь коленями в землю, я направил лошадь туда, где он лежал, и на полном скаку высунулся из седла. Мои пальцы сомкнулись на украшенной драгоценными камнями рукояти.Когда я снова выпрямился в седле, я крикнул ей: «Серена!» - и мой голос перекрывал шум криков и диких воплей, грохот скачущих копыт и яростный рев огромного борова богини Артемиды.

Серрена перевела взгляд на звук моего голоса, и я взмахнул синим мечом вокруг своей головы.
– Сюда, Серрена! Лови его!’