Фарфоровые куколки
Шрифт:
Мама рассказывала о первом столкновении Японии и Китая в 663 году, за что Япония стала мстить постоянными нападениями на Китай, которые продолжались и по сей день. Элен, скорее всего, слышала о тех событиях, только с точностью «до наоборот».
Все мы — заложники традиций, которые считаем правильными и справедливыми, вот только правда у каждого своя. Когда я назвала прошлогоднюю Нанкинскую резню военным преступлением, мать дала мне пощечину и прикрикнула:
— Ничего этого не было! Это все выдумки!
После этого она обвинила меня в неблагодарности. Это звучало
— Я не неблагодарная и не забыла свои корни, — пыталась возражать я. — Просто я люблю Америку и хочу жить в мире.
— Император тоже желает жить в мире, — сказала мать. — Он проливает слезы по другим азиатским странам, раздавленным ботинками западного империализма. Японцы помогут своим менее удачливым братьям и сестрам в Маньчжурии, Китае и Корее. Сейчас настало время дружбы, сотрудничества и совместного процветания.
— Ты имеешь в виду политику «трех всех»?[16]
— Бакатарэ! — Мать бросила мне в лицо самое грубое обвинение в глупости.
После этого родители не разговаривали со мной две недели. Хидео и Йори, мои братья, тоже держались от меня подальше.
— Ты родилась, чтобы пойти по неправильному пути, — как-то сказал мне Хидео, что было странно слышать от гангстера.
Мы в это время были на выставке в Гонолулу. Не могу согласиться с тем, что я шла по неправильному пути, но у меня действительно было собственное мнение. В результате я превратилась в комару нэ — «позор для родителей».
Что еще хуже, я любила мальчиков, а мальчики любили меня, и это выводило родителей из терпения.
Мама подарила мне возможность научиться танцевать, вот только этот шаг привел к нежелательным последствиям. На острове Терминал проживало более трех тысяч японцев: исси, нисси и сэнсеи, — но, кроме них, там были еще и моряки с военно-морской базы. К тому времени как мне исполнилось четырнадцать, я уже хорошо знала, где мне больше всего нравится проводить время. Так что да, хоть родители и руководствовались своими интересами — отец хотел рыбачить на Гавайях, а мама — вернуться в Японию, — но их решение в первую очередь помогло мне миновать неприятностей, к которым я тогда приближалась.
Однако это их решение тоже оказалось плохо продуманным. Ветра перемен разворошили и разрушили все планы.
В школы пришли белые учителя, с цветками гибискуса, заложенными за ухо. Они и меня научили так делать. Волны океана разбили традиции моих родителей о скалистые берега. Разлапистые пальмы своим шелестом провозглашали свободу выбора. А местные мальчики с гладкой кожей обладали еще более внятными голосами. И тут было еще больше моряков! Они не могли понять, японка я, китаянка или гаитянка, да им особо и не было до этого дела.
— Шиката га наи! — стонала мать. — Это непоправимо!
Она называла меня мога — «современная девушка», и это не было комплиментом.
Родители не знали, что со мной делать. Когда тетушка с дядюшкой предложили взять меня к себе, отец с матерью с радостью отпустили меня на «землю риса», в материковую
В пятницу, в самом начале февраля, я шла по Маркет-стрит, заходя в каждое кафе и магазинчик, спрашивая, не нужна ли им помощь. Обычно мне отвечали что-то вроде:
— Нам очень жаль, но у нас было одно место, и его только что заняли.
Означало это только то, что они не возьмут меня, потому что я азиатка.
Я подошла к театру, в который входили и откуда выходили девушки. Любопытная, как кошка, я заглянула внутрь и нашла там фигуристую блондинку средних лет. Она проводила собеседование с претендентками, желавшими получить работу на Международной выставке «Золотые Ворота».
— Вы стесняетесь своего тела? Могли бы обнажиться на публике? — спросила меня она.
— Я как-то раньше об этом не задумывалась, — ответила я.
— Так подумайте сейчас.
На Гавайях было жарко днем и ночью. Там у меня не было ни одного свитера, не говоря уже о пальто. Воздух был таким влажным, что мы с родителями и братьями раздевались до нижнего белья, чтобы посидеть на океанской отмели недалеко от нашего дома. Мы с мамой, полностью обнаженные, принимали ванну в деревянной бочке, после того как там вымоются отец и братья. Девочки, мои одноклассницы, которые учили меня танцевать хулу, рассказывали, что их матери и матери их матерей никогда не закрывали грудь во время танца — довольствовались лишь волосами да цветочными гирляндами.
— Ничего не имею против наготы, — ответила я этой женщине. — Она естественна. Считаю свое тело произведением искусства.
Если бы собеседование проводил мужчина, если бы обстановка была двусмысленной и речь бы шла о любом месте работы, кроме выставки, я бы тут же унесла оттуда ноги. Но тут женщина сказала:
— Мне пригодится китаяночка, — и я почувствовала, что попалась, как большая рыбина в одну из сетей моего отца.
— Сколько будете платить? — спросила я, стараясь, чтобы вопрос прозвучал легко.
— Тридцать пять зеленых в неделю, — с хитрым кивком ответила женщина.
Это же на пятнадцать долларов больше того, что зарабатывали Грейс и Элен!
— Где мне подписать?
Репетиции — или то, что они называли этим словом, — начались на следующий день. Пока я свои занятия оставила в секрете. Грейс была хорошей девчонкой, но настолько наивной, что это порой утомляло. Элен, казалось, больше подходила для такого разговора, поскольку выглядела более опытной, но она вела себя так высокомерно, что я не хотела его с ней заводить. К тому же с моим везением меня могут опять уволить. Тогда у меня появится еще одна веселая история для подружек.