Фарс, или Долой одиночество!
Шрифт:
«Вот человек, который умеет помогать», — сказала она.
Я согласно кивнул головой: «Мы ему очень признательны. Поверь».
«Он заменил мне и мать, и отца, и брата, и свата, и Бога, — сказала она. — Он вернул мне радость жизни. Он сказал мне: „Деньги, любимая, не принесут тебе облегчения. Но мы все же тряхнем твоих родственников, даже если придется душу из них вытрясти“.
«Хм».
«Знаешь, он чертовски помог, не то что твои жалкие раскаяния. Ты просто хочешь быть, как всегда, на высоте».
Она недобро рассмеялась. «Предвижу, где
Так-то вот.
24
Я понял: любым способом Элиза хотела вывести меня из себя.
Без зазрения совести скажу, быть может, это покажется вам холодным цинизмом, но я был очень доволен собой. Мой характер закалился. Прочная железная броня защищала меня от дерзких Элизиных атак.
Но как же я ошибся! Это была лишь артподготовка, которая должна была расчистить дорогу, убрать мелкие кустарники на пути к моей внутренней сущности. Иными словами, обнажить мою душу. Не успел я опомниться, как моя суть, голая и беззащитная, как печь-буржуйка, уже стояла под дулами ее гаубиц.
Так-то вот.
Элиза приблизилась ко мне, подняла голову и сказала: «Некоторые попадают в Гарвардский институт лишь за то, что умеют читать и писать?»
«Элиза, я много работал, — ответил я. — Мне было нелегко. Мне и сейчас нелегко».
«Когда Бобби Браун становится врачом, — сказала она, — слова излишни. Хвала ученым!»
«Я не буду лучшим в мире врачом, но не буду я и худшим».
«Может быть, ты будешь лучшим человеком с гонгом, — сказала она, намекая на слухи о том, что китайцы успешно борются с раком груди при помощи звуков древних гонгов. — Ты похож на того, кто может в любой момент ударить в гонг».
«Спасибо», — сказал я.
«Прикоснись ко мне», — сказала она.
«Прошу прощения?» — переспросил я.
«Я — плоть твоя. Я — сестра твоя. Прикоснись ко мне», — сказала она.
«Да, конечно», — ответил я. Но руки мои повисли, как плети.
«Не спеши», — сказала она.
«Но, — сказал я, — если ты меня так ненавидишь…»
«Я ненавижу Бобби Брауна».
«Если ты ненавидишь Бобби Брауна…»
«И Бетти Браун».
«Это было очень давно».
«Прикоснись ко мне».
«О, господи, Элиза!» — руки по-прежнему меня не слушались.
«Я сама прикоснусь к тебе», — сказала она.
«Как хочешь», — меня парализовал страх.
«У тебя есть сердечные препараты, Уилбер?» — спросила она.
«Нет», — сказал я.
«Если я прикоснусь к тебе, обещай, что не умрешь!»
«Обещаю».
«Может, умру я».
«Не думаю».
«Я только делаю вид, что все знаю наперед. Я ничего не знаю. Может, вообще ничего не произойдет».
«Может быть», — сказал я.
«Я ни разу не видела тебя таким испуганным», — сказала она.
«Я всего лишь человек».
Пальцы Элизы повисли в воздухе совсем рядом с моей щекой.
И она прикоснулась ко мне. Мы опять стали единым разумом.
25
Мы впали в полнейшее безумие. Благодарение Господу, что он не допустил, чтобы мы выкатились на многолюдную Бикон Стрит. Какие-то клетки нашего организма, о существовании которых я даже не подозревал, зато мучительно догадывалась Элиза, уже давно готовили это воссоединение.
Я больше ни в чем не был уверен. Я не мог провести четкую грань, где кончаюсь я и начинается Элиза, или где кончаемся мы с Элизой и начинается Вселенная. Происходящее было величественно и отвратительно. Да, и чтобы вы могли себе представить, сколько энергии высвободилось, скажу: оргия не прекращалась пять дней и пять ночей.
После оргии каждый из нас спал, не просыпаясь, трое суток. Когда я все-таки проснулся, я понял, что лежу в собственной кровати. К моей руке была подведена внутривенная капельница.
Позднее я узнал, что Элизу отвезли домой в закрытом автомобиле «скорой помощи».
Почему же никто не попытался разъединить нас и послать за подмогой? Ответ прост: мы с Элизой поймали по одиночке и Нормана Мушари младшего, и бедную маму, и слуг. Но сам процесс начисто стерся из моей памяти.
Мы привязали их к деревянным стульям, наверное, заткнули чем-то рты и аккуратно рассадили вокруг обеденного стола.
Мы кормили и поили их. Еще раз благодарю Господа, который не захотел, чтобы мы превратились в убийц. Но мы никого не пускали в туалет, а кормили исключительно арахисовым маслом и сэндвичами с заливным. Очевидно, я пару раз покидал дом, чтобы пополнить запасы хлеба, заливного и арахисового масла.
И оргия продолжалась.
Помню, как я зачитывал Элизе интересные абзацы из конспектов по педиатрии, детской психологии, социологии, антропологии и т.п. Я хранил все конспекты.
Помню, мы то корчились в объятиях, то тихо сидели бок о бок за пишущей машинкой. Я что-то печатал с нечеловеческой скоростью.
Так-то вот.
Когда я вышел из комы, Мушари и мои личные адвокаты уже успели все уладить: слугам были выплачены кругленькие суммы в качестве компенсации за минуты отчаяния, пережитого за обеденным столом, а также за умение держать язык за зубами.
Мама уже выписалась из Массачусетской городской больницы и лежала в постели у себя дома в Заливе черепах.