Фарт
Шрифт:
Но, время от времени спускаясь с гор, он успешно настрогал двенадцать детей, из которых троих он так и не увидел, они родились и умерли в его отсутствие. Так же, в отсутствие дорогого папаши, родился и Хуан.
Мальчик рос здоровым, до черноты смуглым, молчаливым крепышом.
– Кто это? – спросил отец, в очередной раз спустившись с гор.
– Твой сын, – робко ответила жена, – надо бы его крестить…
Отец потрогал ползающего по грязному полу сына кончиком сапога: «Когда погоню волов на ярмарку, тогда и окрестим». Потом присел на корточки, потрепал малыша за жесткие черные волосы, заглянул в глаза и спросил:
– Сколько ему лет?
– Ему три месяца, – гордо ответила мать.
– Врешь! –
Остаток дня он пил в кантине вино, а спать пошел в хлев, вместе с волами и альпако. Постепенно он привык к существованию еще одного, не похожего на остальных, ребенка. Но в глубине души всегда считал его не своим, бастардом. И когда Хуан Гарсия стал тем, кем он стал, отец, узнав об этом, сказал:
– Мой сын был бы пастухом!
В деревне, где он родился и рос, его никто, кроме матери, не называл по имени. «Эй, мучачо! Парень!» – окликали его, если он был нужен. Так же относились и к другим детям, но Хуан ощущал это особенно. «У меня есть имя!» – кричал он в ответ взрослым и бессильно сжимал кулаки. Взрослые в ответ смеялись и продолжали звать его мучачо…
– Это не мальчик, это эль анималь пекеньо – маленькое животное, намучаешься ты с ним, Мария, – сказал как-то староста-алькальд его матери. – Лучше бы он умер, – добавил он и перекрестился.
И настал день, когда Хуан Гарсия умер для своих родных…
Когда ему исполнилось десять лет, он почувствовал себя мужчиной – возбуждался при виде девушек и пачкал простыни по ночам, мать отнеслась к этому спокойно – годы идут, рано или поздно это должно было случиться, ее смущало только, что случилось это, пожалуй, слишком рано. А когда он стал приставать к одной из своих старших сестер, его отправили спать в хлев.
Его ждущие женихов сестры отличались не красотой, а буйными, рано созревшими телами и звериным бесстыдством и похотью, каждую ночь одна из них, а то и несколько сразу, приводили своих парней в хлев, жарко ворочаясь с ними в сене и пугая дремлющих коров стонами и визгом. В такие ночи Хуанито забивался в самый дальний угол сарая, сворачивался калачиком и сидел, крепко сжав кулаки и стиснув зубы, чтобы бессильно не застонать вместе с сестрой. Он не смыкал глаз до утра, чтобы не пропустить тот момент, когда девушка пойдет к колодцу и он, сжав ладони внизу своего живота, увидит, как она будет мыть свое нескладное мускулистое тело с короткими ногами, большой грудью и ягодицами, выдирая остатки засохшей спермы из густых черных зарослей внизу живота.
Именно тогда, сидя на корточках у приоткрытой двери хлева, он решил, что когда он вырастет и станет настоящим эль омбре – мужчиной, у него будет много девушек, которых он – Хуан Гарсия – будет любить всю ночь напролет, и девушки эти будут совсем не такими, как его сильные, похожие на домашнюю скотину сестры. Это будут высокие красавицы с белой кожей и светлыми волосами, и предаваться любви они будут с нежностью и лаской, а не распугивая своим рыком животных и птиц.
Однажды утром, придя в хлев, чтобы подоить скотину, его мать Мария не нашла там Хуана, двух коров и быка, зато обнаружила измученное, полуживое тело средней дочери Микаэлы и заколотого вилами жениха Микаэлы – Романо. Мария все поняла, она не поспешила к алькальду, не стала снаряжать погоню за беглецом, который, конечно, не успел уйти далеко, она решила, что так будет лучше для всех – для нее, для Хуана и для деревни, лучше и спокойнее. Хуану Гарсии тогда было тринадцать лет.
Продав за бесценок коров и быка первому попавшемуся торговцу в том самом городке, где проходили ярмарки и где его с опозданием крестили, дав имя в честь ученика Христа апостола Иоанна, Хуан Гарсия купил билет третьего класса на ближайший поезд, идущий в сторону побережья, и навсегда исчез из жизни своей семьи, словно умер для них.
Кем может стать молодой здоровый
Заработанного едва хватало, чтобы скромно дожить до следующего воскресенья, дня, когда традиционно проводились бои, но Хуан был почти счастлив – он был свободен, он зависел только от самого себя, своей силы и ловкости, – и его впервые в жизни стали называть по имени, сперва Хуанито, как самого младшего из городских бойцов, через несколько месяцев – Хуан, и немногим позже – безжалостный Хуан, потому что он стал сильнейшим среди прочих. Когда жители городка Сан-Лоренсо, где он обосновался, говорили: сегодня дерется Хуан! – все понимали, что речь идет именно о нем – Хуане Гарсии – и спешили, чтобы посмотреть на непобедимого бойца. У него было уже почти все, о чем он мечтал в деревенском хлеву, – скромная квартирка в бедняцком квартале, много сытной здоровой еды и много женщин. Женщины эти, правда, были проститутками, но отдавались ему бесплатно, и сутенеры сами каждый вечер приводили ему тех, кто помоложе и посвежее, чтобы потом с гордостью сказать, с моими девушками спит сам непобедимый Хуан! Хуану Гарсии было тогда шестнадцать.
Однажды вечером, когда после удачного боя Гарсия сидел в кабачке и ел мясо, приготовленное так, как делают его пастухи, – одним большим цельным, запеченным в углях куском, – и думал о синьорите, которая вместе с деньгами передала ему записку, где умоляла его прийти и утешить ее разбитое безответной любовью сердце, за его столик подсел хорошо одетый сеньор.
Сеньор заказал кувшин лучшего в кабачке вина, налил Хуану и себе, подождал, когда боец покончит с едой, и только тогда заговорил.
– Меня зовут Карлос Родригес, – сказал незнакомец и посмотрел в глаза Гарсиа.
Тот пожал плечами – имя ему ничего не говорило, а сеньор, видимо, думал, что оно известно всем.
– Ты не слышал моего имени? – удивился Родригес, – что ж, может быть, это и к лучшему. Мне нужен такой человек, как ты. Скажи мне, сколько ты зарабатываешь в неделю?
Гарсия снова пожал плечами, ему никогда не приходило в голову считать, сколько он зарабатывает в неделю, да и недели бывают разные. А в последнее время находилось все меньше охотников драться именно с ним – Гарсия был безжалостен, и уже двое его соперников сидели дома со сломанной челюстью, вынудив жен и дочерей вернуться на панель, чтобы прокормить семью. Как раз в минувшую пятницу в таверне «Дохлый кит» собрались все кулачные бойцы города и просили его соблюдать негласный кодекс чести их клана. Одним из важнейших пунктов этого кодекса было – не увечить своего соперника. Вторым правилом было поддаваться тому, кто очень нуждался сейчас в деньгах. Гарсиа отверг оба эти требования.
– Я дерусь честно, – сказал он, – и если кто-нибудь сломает мне нос или челюсть, я не буду в обиде, а деньги – деньги нужны всем…
Выйдя из «Дохлого кита» Хуан Гарсия решил, что пришла пора уезжать из Сан-Лоренсо, места для него здесь больше нет, воскресные бои будут последними.
– Сколько ты зарабатываешь в неделю? – повторил Родригес.
– Сто песо, – наугад сказал Гарсиа.
Сто песо выходило в дни больших ярмарок или церковных праздников, когда в город приезжало много людей из провинции, а среди них и деревенские бойцы, стремившиеся доказать свое превосходство над городскими. Да, подумал Гарсия, сто песо в такие дни получалось. Но, к сожалению, ярмарки и праздники случаются редко, а на эти сто песо надо жить целую неделю.