Фартовые ребята
Шрифт:
— Конечно, — шмыгнуло существо, упрямо считающее себя женщиной. — Для этого надо быть мной.
— Ну какая ты, блин, женщина? — прошипела Юлька. — Ну, отрежут тебе это самое, так что, ты рожать сможешь? Или кормить из своего силикона?
— А что, все нормальные это могут? — очень сварливо и очень по-бабьи отозвалась Женя.
Райка неожиданно для Механика вздохнула — не раздраженно, а, скорее, сочувственно. Хотя кирпич вроде бы невзначай залетел в ее огород.
— Ладно, — сказал Механик, — лично меня эти философские вопросы ни хрена не интересуют. Ты лучше скажи, за какие заслуги тебя утопить
Женя ответила не сразу.
— Вы сами-то кто? Банда? Я ведь оружие видела…
— В некотором роде… — ответил Механик, слегка покривлявшись. Он припомнил, как Женя ответила ему на вопрос, проститутка ли она.
— А, все равно… — фаталистически произнесла Женя. — Меня хотели утопить подручные Пензенского. Слышали о таком?
— По радио, — кивнул Механик. — А за что?
— Они придумали, будто я навела киллера на Алексея Ивановича… То есть вас, наверное… — последнюю фразу Женя произнесла с легкой дрожью, опасаясь, должно быть, что сразу после этого ее зарежут.
— Ну, меня ты точно не наводила, — успокоил Механик.
— Меня Рома подставил, — сказала Женя. — Он попросил, чтоб я позвонила Алексею Ивановичу, что вода поднимается и дачу вот-вот зальет. Дескать, он тебя послушает. Мне было и правда страшно. Я позвонила, Леша приехал. Потом повела его на берег, чтоб показать, куда вода дошла, а тут выстрел… Ужас! Рома и еще один стали в сторону лодки стрелять, но она все равно уехала. Потом они там все с ума сходили, про меня даже забыли. Я там, на этой даче, оставалась с двумя охранниками. Но сегодня вечером вдруг приехал Рома и сказал: «Одевайся, отвезем тебя на вокзал!» Я оделась, а они меня закрутили в одеяла, связали и затащили в машину… А потом в воду бросили.
— И не били совсем? — подозрительно спросил Механик. — Ни о чем не допрашивали?
— Нет… Зачем? Рома же, наверно, с друзьями и наводил. А меня просто подставили. Я думаю, что они меня заставили одеться в пальто, чтоб все подумали, будто я сбежала.
— А как же ты к этому Пензенскому попала? Ты ведь не здешняя, верно?
— Да, я из Питера. А как попала… Наверно, ему экзотики захотелось. Он ведь не настоящий гей, а так, любитель. В тюрьме «машки» были, наверно. Обещал, что если проживу с ним месяц, за операцию заплатит.
— Тьфу! — демонстративно-громко плюнула Юлька.
— Чего ты расплевалась-то? — неожиданно сердито произнесла Райка. — Несчастная она…
— Она! — саркастически-ехидно произнесла Юлька. — Соблазненная и покинутая!
Механик плеснул ковш воды на вьюшку, напустил пару и окунул еловый веник в кипяток. Хвойный дух приятно защекотал ноздри.
— Прекращаем базар! Переходим к серьезной работе…
— Ой, не надо! Он же колючий! — запищала Женя.
— Ничего, зато лечебный… — тоном профессора курортологии провозгласил Механик и стал нежно пошлепывать охающее существо по совсем не мужскому телу. — От такого купания, как твое, — самое лекарство. Насчет пиелонефрита не слыхала? Вот, чтоб так и не узнала — терпи! Почки — дело серьезное, их беречь надо. Сейчас прожаришься — завтра ничего не прихватит. Будешь как огурчик!
— Заботливый — сил нет! — съехидничала Юлька. — Приласкай, приласкай получше, нежнее в постельке будет.
— Так, — мрачно заявил Механик, окуная
Грозно потрясая еловым букетом и всем видом демонстрируя экзекуторские намерения, Еремин направился к Юльке.
— Ай-и-и! — завизжала маленькая (в смысле возраста, а не размеров) вредина, хотя Механик еще и пальцем до нее не дотронулся. Но все-таки она была очень довольна, что удалось привлечь к себе внимание. А потому позволила Механику себя сцапать, уложить на лавку и пошлепать веником по спинке и попке.
— И совсем он не колючий! — сказала Юлька, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову. Механик охлопал ее от шеи до пяток, потом в обратном направлении, потом опять перевернул на живот и стал тереть спину мочалкой. При этом ему пришло в голову усесться верхом на Юлькины ляжки, а потом — и улечься на эту скользкую змеючку. Для начала просто так, чтоб прижаться животом и всем, что покамест бесполезно моталось к выпуклым, упругим половинкам… А ладони Механик просунул под взмыленные грудки и осторожненько их поглаживал, пощупывал, ворочаясь носом в слипшихся прядках ароматных, с запахом яблочного шампуня, Юлькиных волос.
— Лавка жесткая… — пожаловалась Юлька. — А я — нежненькая, мне больно. Давай лучше я на тебя сяду…
— Ага, — хмыкнул Механик, лизнув языком ушко капризули, — во мне шестидесяти кило нет, а в тебе — за семьдесят. Один раз позвонок на место поставила, а теперь можешь обратно выдавить…
Самый существенный элемент у Механика как раз в это время отогрелся и очень комфортно возлежал между скользкими половинками…
— Ты, случайно, не к попке подбираешься? — настороженно спросила змеючка.
— А почему бы и нет? — проворковал Механик, хотя вообще-то и не думал о таком развитии событии.
Шарах! — Юлька резко приподнялась и одним рывком, будто пушинку, сбросила с себя Механика. Тот слетел на пол, сел и оторопело заморгал, ничего не понимая.
— Пошел отсюда! — рявкнула она совершенно стальным голосом. — Дохлятина старая! Вон у пидора своего попроси!
— Ты что?! — вякнул Механик, и тут же получил мощную плюху наотмашь, да такую, что навзничь шлепнулся на мокрый пол.
— Ничего! — прорычала Юлька таким зловещим голосом, что у Механика, который редко чего-то боялся, мурашки поползли по коже. За такой удар по роже по его личному внутреннему кодексу полагалась смерть. Любой мужик, двинувший Механика так безжалостно, был бы обречен. Может, и не сразу, а через день-два, через месяц или даже через год, но пуля или нож оплатили бы должок с процентами. Такие оплеухи были прощены до сих пор только одному человеку — бывшей жене Олега Еремина. Исключительно потому, что Механик не хотел, чтоб его дети росли в детдоме без отца и матери. Он предпочитал появляться на службе с забеленным синяком от удара сковородкой, но не поднимать руку на ту мерзкую и гадкую бабу. Копил и копил ярость в себе. Это уж потом, после тюрьмы, она стала прорываться на волю… Впрочем, даже тогда, когда по всей логике борьбы за существование надо было убивать баб, Механик их щадил. И вот теперь одна из этих помилованных — то есть жизнью ему обязанных! — его же и по морде…