Фартовый человек
Шрифт:
Она повернулась, уже не сомневаясь в том, кого увидит.
Давешний молодой человек смотрел на нее и улыбался.
– Вы здесь первый раз? – спросил он.
– Мы раньше встречались? – вопросом на вопрос ответила Ольга.
Парень пожал плечами и загадочно ответил:
– А вы что помните? Какие наши встречи?
– Шляпный магазин, – отозвалась Ольга и глянула на собеседника испытующе.
Но он ничем себя не выдал и ни одной подсказки ей не дал. Продолжал улыбаться. Углы его рта извивались: то приподнимались, то опускались, но
– Вы что, нанимаете женщин за деньги? – спросила Ольга. И прибавила: – Я не такая. Когда я приехала, меня было приняли за такую, потому что я не знала, как одеваться, и была в красной косынке, но теперь всё иначе.
– Да вы хоть как оденьтесь, – сказал парень, – вас никто не примет за гулящую. У гулящей лицо совсем другое.
– Какое?
– Тусклое.
Ольга опять подумала о той женщине, пахнущей дорогим мылом. У нее точно было тусклое лицо. Как на такую можно польститься, да еще за деньги! Ольга чувствовала себя почему-то немного разочарованной.
– Вас как зовут? – спросил парень.
– Ольга.
– Меня – Леонид, – представился он.
– Вы где работаете? – поинтересовалась Ольга.
– В разных местах, но все по коммерческой части.
Слово «коммерческий» производило на таких девушек, как Ольга, очень приятное впечатление. Оно звучало по-иностранному и внушало впечатление надежности.
– А я на бумагопрядильне, – сообщила Ольга.
– Вы за пирожными сюда пришли? – прибавил он. – Ну так берите эклеры. Они самые сладкие.
Ее округлые щеки залились нежным румянцем.
– Откуда вы догадались, что я думаю про сладкие?
– Все девушки про это думают. – Леонид взял ее под руку. – Идемте, я сам куплю. Будет подарок.
Она дернула рукой, чтобы высвободиться, но он не пустил.
– Я не вас ведь покупаю, а пирожные, – произнес он с легкой укоризной. – Вы про меня дурное считаете, а этого не надо.
Ольга покраснела еще пуще.
Тем временем Леонид набрал для нее целую коробку сладостей и, успевая строить глазки сразу и продавщице в белоснежной короне, и своей спутнице в миленькой фетровой шляпке, расплатился из большой пачки денег. Ольга даже зажмурилась, чтобы не видеть, сколько он потратил.
Он вручил ей коробку:
– Прошу.
Ольга приняла большую коробку. Та оказалась довольно легкой и от этого представилась Ольге почему-то еще более драгоценной. Там, внутри, наверное, целое море бумажных кружев, и каждое пирожное возлежит, как кольцо с бриллиантом.
– Мы ведь еще где-то встречались? – спросила Ольга наконец. – Не только в шляпном магазине, да?
Ее брови дернулись, и гладкая кожа на лбу слегка сморщилась.
– У вас тогда были длинные волосы, – напомнил Ленька. – И это было не в Петрограде.
Ольга замолчала, замкнулась. Теперь ей стало по-настоящему не по себе, как будто она вдруг осознала, что беспечно идет над пропастью по шатким мосткам.
– Под Витебском, – сказал Ленька.
Ольга все еще настороженно молчала.
– Мы
Ольга смогла только кивнуть и, прижимая к груди коробку с пирожными, медленно, как будто ступая за гробом, вышла из Елисеевского магазина.
Катя Шумилина работала у военного врача Грилихеса, выражаясь по-старорежимному, «прислугой за всё». Грилихес был человек раздражительный и придирчивый; лучше всего он чувствовал себя на фронте, где можно было орать на пациентов и сестер и никто не обижался. Он считал себя победителем кровавых ран, ожогов и даже тифа. Испанка несколько раз брала над ним верх, но все же многократно доктор Грилихес одолевал и ее.
Это был высокий красивый человек со жгучими черными глазами и оливковой кожей. Ему очень шла военная форма, и даже в мирное время он продолжал носить френч. Открыв частную практику, доктор Грилихес стал преуспевать. Пациентки его обожали, особенно которые с нервами, а его грубость, проявляющаяся время от времени, казалась всем признаком гениальной натуры.
Однако Катя Шумилина не обладала достаточной утонченностью, чтобы должным образом оценить вспышки хозяйского гнева. Она работала в меру своих сил: и прибирала в доме как могла, и готовила как умела. Грилихес иногда хвалил ее, чаще не замечал, но случалось – принимался ужасно кричать за какую-нибудь совершенно ничтожную провинность, и тогда его глаза сверкали адским огнем.
За три миллиона наличными Катя с удовольствием рассказала Леньке Пантелееву про хозяйские сокровища и деньги.
– Он хоть и глядит испанским грандом, – сказала Катя мстительно (она любила кино и знала про испанских грандов гораздо больше, чем можно было бы ожидать от такой простой девушки), – а по сущности своей обычный жид. Жадный и хитрый. Недавно вторую прислугу нанял. Меня теперь на кухне оставил, а эту корову – в комнаты. – Катя изобразила, как некто с глупым лицом смахивает метелочкой пыль.
– Ясно, – сказал Ленька. – А пациентов принимает он где – только на дому или еще в больнице?
– И там, и там, – Катя махнула рукой, – у него расписание есть. Я для вас переписала.
– Молодец, – похвалил Ленька, забирая у нее исписанный каракулями листок.
– И с армейскими ведет дела, – прибавила вдруг Катя. – С крупными чинами, я думаю. Иногда к нему лично приходят, а иной раз по телефону звонят, и он едет.
Она прибрала пакет с деньгами, полученный от Леньки, и вышла из Елисеевского магазина – и довольная собой, и чуть смущенная тем, как просто и буднично осуществилась ее месть неблагодарному и грубому доктору.