Фартовый человек
Шрифт:
– Да ничего, – неопределенно проговорил Козлятник, жуя серыми губами. – Дней уж сколько я его не видел и ничего о нем не слыхал. Хороший такой мальчишечка, с пониманием…
У Юлия сделалось очень холодно в груди. Сердце забилось медленно, как будто погрузилось в ледяную воду. Юлию даже казалось, что он слышит вкрадчивое, шуршащее движение льдинок при каждом сердечном ударе: стук – звяк, звяк, звяк…
– Нет, – сказал Юлий. – Я Макинтоша тоже давно не видел.
– Гордый стал Макинтош, – произнес Козлятник задумчиво. Его лицо оставалось совершенно
Юлий неопределенно дернул плечом. Козлятник тускло посмотрел на него.
– И ты стал гордый. Да? Здороваться никогда не заглянешь. Неродной сделался, неродной. Как будто не мать тебя родила. И все гуляешь где-то. На неведомых дорожках следы невиданных зверей…
– Козлятник, – взмолился Юлий, – я ведь пришел!.. Вот, поздороваться пришел, спросить новости…
– Да ты разве ко мне пришел? – Козлятник и не думал смягчиться. – Ты разве с открытой душой пришел? «Здравствуй, мол, Козлятник, весь я твой, и вот он я, с открытой душой». Разве так? – Он покачал головой, сокрушаясь. – Нет же, нет, ты с каким-то делом сюда заявился, и с нехорошим, и душа у тебя оттого тяжелая, а не было бы у тебя этого дела – так и вовсе бы носу не казал.
– Ладно, – Юлий отступил, кося по сторонам честными глазами. – Может, ты и прав. Может, я и по делу.
– Говори про свое дело, – тихо приказал Козлятник.
И вот тут-то Юлий замолчал. Во внезапно охватившей его панике подумалось ему, что это ведь невозможно – взять и просто выложить Козлятнику все как есть.
Козлятник медленно зажмурился, и Юлий понял, что у него осталось лишь несколько секунд, чтобы рискнуть. А потом все закончится. Козлятник просто прекратит разговор и уйдет.
– Мне бы узнать, не появлялся ли кто новый на бане, – решился Юлий. – Совсем новый, кого здесь пока не было.
В ответ Козлятник заморгал, туго сжимая безволосые края век. Он не произносил ни слова, его гладкое, без признаков пола и возраста лицо было неподвижно. Только веки двигались с тупой сосредоточенностью, все быстрее и быстрее.
Юлий заглянул в себя и нашел только какие-то обломки: кусочек храбрости, обрывок любопытства, самую малость сострадания. Такую малость, что и непонятно, на кого оно направлено, это сострадание: то ли на убитую старуху, то ли на самого Юлия, а может быть, и на Макинтоша.
Юлий старательно собрал все это вместе и сказал как можно более отчетливо:
– Кто чужой приходил на Сортировочную? Ты ведь все знаешь, Козлятник.
Тот перестал моргать и стоял теперь с закрытыми глазами.
Юлий повздыхал, потоптался на месте. Иван Васильевич, конечно, был совершенно прав в том, что касалось масштабов личности Юлия: мизерабельный масштаб, что и говорить. Сравнительно с Козлятником – так почти что от земли не видать.
Юлий хотел было уже сдаться и уйти, как Козлятник вдруг шевельнул губами и еле слышно произнес:
– Белов.
Юлий так и застыл на месте.
– Что?
– Белов приходил, – повторил Козлятник.
– Ясно, – сказал Юлий.
Козлятник широко распахнул глаза. На безжизненном лице они выглядели абсолютно сумасшедшими, белыми, со скачущим, пульсирующим зрачком.
– Что тебе ясно? – прошептал Козлятник. – От лишних слов язык треснет. Вот что должно быть ясно. – Он помолчал еще немного и прибавил: – Это Белов так убивает – ножом в грудь. У него нож особенный. Говорят, рукоятка из человечьей кости.
– А, – бормотнул Юлий. – Ясно.
Он проклял себя за это второе «ясно», но на сей раз Козлятник почему-то не обратил на «лишнее слово» никакого внимания.
– У Белова здесь, должно быть, оставалось одно маленькое дело, – продолжал Козлятник.
– Убийство? – переспросил Юлий. – Это – «маленькое дело»?
– Может быть.
– Этого не может быть! – возразил Юлий.
– Откуда тебе знать, что может быть и чего быть не может? – осведомился Козлятник.
Юлий понял, что неоткуда.
– Все равно не понимаю, – упрямо повторил он.
– Только до окончательного смысла доискиваться не надо, – предупредил Козлятник. – Господь Иисус Христос дошел до самой сути – а чем закончилось? Как жили по закону Каина, так и живем.
Юлий смотрел на Козлятника не моргая. Ждал, пока тот хоть словечко еще выцедит.
– Белов, – нехотя добавил Козлятник, – здесь один должок отдавал. Ясно тебе?
– Ясно, – в третий раз произнес «запретное» слово Юлий.
– Ничего тебе не ясно, – сказал Козлятник. – И очень хорошо… А теперь уходи. Не надо, чтобы нас с тобой видели.
– Почему? – спросил Юлий.
Козлятник ответил:
– А подумают еще, будто ты меня чему-нибудь нехорошему учишь. Ты ведь шулер, от тебя чего угодно можно ожидать.
И громко, с неподвижным лицом захохотал.
Глава одиннадцатая
– Иван Васильевич, взяли двоих с богачевскими соболями!
Иван Васильевич сильно вздрогнул всем телом и понял, что спал прямо за рабочим столом. Он не стал притворяться, будто вовсе не спал, а был погружен в глубокие раздумья о вещах государственной важности. Просто потер лицо руками, помял себе щеки пальцами и в один глоток допил холодный крепкий чай.
Молодой оперативник смотрел на него нетерпеливо.
– Прошу вас, повторите, – сказал Иван Васильевич, проделав все эти бодрящие манипуляции. – Я не вполне расслышал.
– Взяли двоих с богачевскими соболями, – послушно повторил оперативник.
На нем была кожаная куртка, поблескивающая от влаги: только с улицы, а на улице дождь. Весна, будь она неладна. Затяжная, с мокрым и резким, как кашель, ветром.
– Хорошая новость, – спокойно обрадовался Иван Васильевич. Он встал, одернул френч, пригладил волосы. – Где они?