Фартовый человек
Шрифт:
– Я еще много с кем разговаривал.
– Нет, а на улице?
– На улице – ни с кем. Я сразу зашел в контору и прошел к аппарату, где работал до полудня.
Юлий хотел похлопать Манулевича по плечу и произнести что-нибудь вроде «Вы чрезвычайно помогли следствию», но, встретив кислый взгляд, пробурчал «ясно» и встал из-за стола. Манулевич спросил:
– Это все?
– Да, – сказал Юлий. И прибавил: – Спасибо.
– Угу, – сказал Манулевич. Было совершенно очевидно, что его жизнь отравлена.
– Нет
Тот поднял брови:
– Я присутствую при пробуждении признаков умственной деятельности?
Юлий понимал, что именно сейчас следовало бы оскорбиться, хотя бы мысленно, или ответить остроумной шуткой, но вместо этого он просто кивнул.
– Пантелеев знал о поручении Манулевича все. Где, когда. Более того, он знал Манулевича в лицо. А это значит, что Манулевича Пантелееву показали.
– Продолжайте, – заинтересовался Иван Васильевич.
– В день инцидента Манулевича остановил на улице его сослуживец Грошев, – сообщил Юлий. – Грошев знал о деньгах, поскольку сам иногда выполнял ту же работу. Грошев угостил Манулевича табаком, и они немного посплетничали. Совершенно очевидно, что Пантелеев находился где-то неподалеку и мог Манулевича видеть. Это очень старый трюк.
– Да? – переспросил Иван Васильевич.
– Шулера так делают, – сказал Юлий и вдруг сообразил, что Ивану Васильевичу все это давным-давно известно. Жар так и бросился Юлию в лицо. – Вы ведь это и без меня знали? – сказал он с укоризной.
– Мне был известен только общий принцип «поцелуя Иуды», – утешил его Иван Васильевич. – Но существенные для нас детали преступления выяснили вы, Служка. Вы успешно применили в интересах следствия навыки карточного шулера, а это говорит о прогрессе вашего социального сознания.
– Мне за это полагается доппитание? – спросил Юлий.
Иван Васильевич засмеялся.
– Вам за это полагается арестовать Грошева и препроводить его в камеру предварительного заключения. Вечером можете сходить в театр. Вы давно не были в театре, Служка?
Глава восемнадцатая
Юлий бывал в театре очень давно, еще при царе, и больше ходить туда не имел никакой охоты. Случилось его появление в театре по стечению обстоятельств, в глубочайшей российской провинции. Ничто из постановки не отложилось в памяти Юлия, кроме разве что мятых пирожных в антракте и еще того, что у главной актрисы на платье сзади была дырка возле плеча. Актриса была некрасивая, чернявая, с капризным и голодным лицом. Прореха в ее одежде Юлия весьма раздражала, а сам театр для него надолго стал символом убогой попытки скрыть нищету.
Кино – вот это совсем другое дело. В кино и роскошь, и правда жизни хлестали через край, а билет, кстати, стоил совсем недорого.
Андрей Иванович Кравцов являлся вторым человеком на съемках картины «Княжна-пролетарка» – помощником главного режиссера по подбору основных кадров.
Сюжет картины предполагался такой: во время
Картина должна была выйти в пяти частях.
Если судить здраво, то второй человек на съемках был на самом деле именно что первым человеком. Ведь только от него, от товарища Кравцова, в сущности, сейчас и зависело – кто будет играть и где достать одежду для актеров. Все это Фима подробно разъяснил Ольге по дороге в студию.
Ольге предлагалось пробоваться на роль старшей сестры, той, что поет в кафешантане, носит роскошные туалеты и всячески морально разлагается, то есть томно смотрит на мужчин и медленно опускает густо накрашенные веки.
– Это ведь кино, Оля, – объяснял по дороге Ефим Захарович, – оно тем хорошо, что петь-то тебе и не придется, а ты только должна будешь показывать, что поешь. Войти в роль, так сказать, и убедить.
Ольга очень волновалась. Она оделась как можно более лучше. Все девочки из общежития, как могли, ей помогали, а Агафья Лукинична даже подарила по такому случаю красивые длинные бусы из речного жемчуга, которые приносят счастье. Ольга закрывала глаза и мысленным взором видела женщин с тяжелыми ресницами, в головных уборах с перьями и в невероятных туалетах со стеклярусом вдоль подола.
Ольга пыталась идти так, словно на ней похожий туалет, – пусть помощник режиссера видит, что она привыкла к подобным одеяниям, – но только зазря спотыкалась.
Проницательный Фима ей сказал:
– Ты не волнуйся. Тебя точно возьмут, потому что им, главное, надо красивую.
Здание киностудии находилось на Петроградской, недалеко от бывшего штаба Революции. Там было тихо и просторно повсюду: площадь с маленькой старой церковью, широкий въезд на мост, небольшой, заплеванный семечками парк. За деревьями проглядывалась мечеть с круглым куполом, похожим на бритую голову большого татарина.
Фима не позволял Ольге останавливаться и озираться по сторонам, а поскорее тащил ее под руку ко входу со скромными белыми колоннами.
Внутри здания оказалось суетливо и гулко, многие помещения были перегорожены досками, и повсюду шевелилась разная деятельность. Фима несколько раз спрашивал у рабочих Кравцова, иногда даже без особой надобности. Кравцова все знали, и все показывали дорогу до Кравцова в одном направлении, отчего уверенность Фимы в грядущем успехе постоянно возрастала.
– Видишь, – говорил он Ольге, – товарищ Кравцов – большая фигура.