Фартовый человек

Толстая Елена

– Если он еще раз попробует таким способом постичь непостижимое, его уволят из органов милиции, – заметил Иван Васильевич. – Я ему, конечно, не начальство, но общая закономерность везде одинакова.

– Угу, – сказал Никитин, – а я ему, между прочим, не приятель и даже не сослуживец.

– Мы все здесь товарищи, – примирительно произнес Иван Васильевич. – Рассказывайте дальше.

– Дальше… – Никитин помрачнел. – Я с товарищем пошел в сторону Пантелеймоновской церкви.

– Кого там встретили?

– Дворника…

– Дворника?

– Спал,

сидя на тумбе. Хотел, наверное, утром пораньше подмести, а потом уйти к себе. Не знаю. Из деревни дворник. Разговор у него такой… не здешний. Может, пермяк или еще что-то.

– Что дворник сказал?

– Что не видел никого.

– Вы ему приметы описали?

– Да…

– Товарищ Никитин, – сказал Иван Васильевич, – у нас имеются показания красноармейца, который сопровождал вас вчера ночью.

– Да?

– Он утверждает, что возвращался к церкви уже под утро, чтобы проверить одно подозрение.

Это подозрение уже несколько часов шевелилось в душе Никитина, поэтому он отвел глаза и вздохнул.

– Да? – тихо переспросил Никитин.

– На тумбе обнаружилось пятно крови. Небольшое. – Иван Васильевич сложил руки на бумагах, подался вперед и посмотрел прямо Никитину в лицо. – Вы ведь с Ленькой Пантелеевым разговаривали… И все приметы вам были известны. Как же вы его не признали?

– Не знаю, – сказал Никитин. – Вот поверите – понятия не имею. Отвел глаза, дьявол.

Он хотел было перекреститься, но вместо этого в сердцах плюнул.

* * *

К артельщику пожарного телеграфа Михаилу Манулевичу требовался особый подход, как сразу определил Юлий. Манулевич был среднего роста, но из-за худобы и привычки сутулиться казался выше, чем на самом деле. Когда он говорил, дышал или глотал, то есть постоянно, на горле его двигался кадык, и это поневоле привораживало взгляд собеседника.

Юлию указали на Манулевича в столовой «Петроградпожартреста», где тот в скорбном одиночестве вкушал компот.

– Позволите? – Юлий змеей вполз на стул напротив Манулевича и уставился на стакан в его руке.

Рука Манулевича задрожала, и артельщик устремил на Юлия мученический взгляд.

– Что вам нужно? – спросил Манулевич.

– Я из УГРО, – сообщил Юлий тихо, – но кричать об этом мы не будем.

Манулевич отмолчался.

Юлий спросил:

– Хорошо здесь кормят?

– Сравнивать не с чем, – буркнул Манулевич.

– Да бросьте! – развязно воскликнул Юлий. – Разве вы домашней еды не пробовали?

– Нет, – сказал Манулевич.

– А в детстве? – наседал Юлий.

– У меня не было детства, – сказал Манулевич. – Меня многие как видят, так сразу думают, будто у меня была толстая еврейская мама, ну так это совершенно не так. Ни мамы, ни детства. Я то, что называлось раньше голодранец. Поэтому и работу в артели получил.

– Непростая биография, – согласился Юлий.

– Вам-то что надо?

– Желаете

допрос в участке? – поинтересовался Юлий.

Манулевич сказал:

– Человек кушал обед, доедал компот, но надо было прийти и даже здесь мучить. Очень умно.

– Не пытайтесь пробудить во мне совесть, Михаил Осипович, – сказал Юлий. – Меня, кстати, зовут Юлий, по фамилии Служка.

– Не скажу, что мне очень приятно, – буркнул Манулевич. – Однако задавайте ваш вопрос.

– Ладно… Расскажите еще раз, как вас ограбили.

– Очень мне интересно это в десятый раз рассказывать, – съязвил Манулевич.

Юлий счел этот тон признаком пробуждения в собеседнике некоторой живости и мысленно поздравил себя.

– Я-то ведь не слышал, – заметил Юлий. – Мне бы из первых уст, так сказать, а не в пересказе товарища Дзюбы.

При упоминании товарища Дзюбы Манулевич болезненно сморщился, и Юлий опять себя поздравил.

– Я должен был снести деньги из банка на работу, – тихо проговорил Манулевич. При этом он беспокойно водил глазами, словно пытаясь выследить незримого соглядатая. – Я так иногда делаю по вторым и восемнадцатым числам, когда зарплата.

– Иногда? – удивился Юлий.

– Иногда отправляют не меня, – пояснил Манулевич.

– А вас почему выбрали для такого дела? – спросил Юлий.

– А вы как думаете? – Манулевич посмотрел на Юлия с хмурым вызовом.

Юлий смерил его взглядом, раз и другой. Манулевич был хилым – отбиться от нападающих он явно бы не смог. Ничем не выдающаяся персона.

– Вы не похожи на человека, у которого вообще могут быть деньги, – сказал наконец Юлий. – Если б я выслеживал, кого ограбить, на вас бы последнего подумал.

– Наш начальник, товарищ Коновалов, так и говорит. У тебя, говорит, товарищ Манулевич, лицо хронически недоедающее, почему ни один грабитель в твою сторону и не высморкается.

– Умно, – восхитился Юлий.

– Вы считаете?

– Товарищ Манулевич, – сказал Юлий проникновенно, – если глядеть всеохватно, саваофовым оком, то я считаю, что все должны быть хорошо поевши, и притом по возможности с мясом, и хорошо одеты, чтобы глядеть приятно, но при существовании социального неравенства такое невозможно. Поэтому тех, кто зарится на наши деньги, следует сажать в тюрьму или сбивать с толку.

– Вы считаете, – перевел эту тираду для себя Манулевич. – Ну ладно, кто я такой, чтобы спорить с двумя уважаемыми людьми. Впрочем, мне даже лестно, потому что меня почитают человеком надежным и честным.

– Не сомневаюсь, что так и есть, – вставил Юлий и тотчас пожалел о своей реплике: Манулевич подозрительно уставился на него и замолчал. – Слушайте, Манулевич, я вам еще компот закажу, – сказал Юлий. – Мне позарез надо кое-что из вас выпытать, так вы мне помогите.

– Не надо больше компота, – наотрез отказался Манулевич. – Я все-таки рабочий человек, а не беспризорник.