Фарватер Чижика
Шрифт:
И потому я прогуливаюсь, дышу богатым кислородом воздухом, и чувствую, как нервные клетки наполняются аденозинтрифосфорной кислотой, а клетки печени — глюкагоном, готовя организм к новым подвигам и свершениям. Но свершения будут не сейчас, не сегодня. И не завтра.
У правого борта дюжина туристов слушала знатока из своих же:
— Здесь, под водой, сотни и сотни деревень — поля, луга, дома, церкви, кладбища…
— В России деревень много, какие хотят, те и топят. Зато электроэнергия, рыбные хозяйства, транспорт… — и пошёл разговор крупных
То-то мне ночью виделись русалки. Вовсе не красавицы, напротив. Жуть, какая Гойе не приснится. Звали к себе, на дно, в затопленные могилы. Но только звали, за руки, за ноги не хватали. И на том спасибо.
На следующем витке, проходя мимо, слышал о центнерах пшеницы и тоннах молока, вернее, о миллионах недополученных центнерах и тоннах. Что их так чужие убытки волнуют?
Разобрала досада, и я решил с прогулкой закругляться. Сошёл с дистанции.
Каково будет слушать их, смотрящих на всё хозяйским глазом, весь круиз? Так и хочется сказать: не ваша земля, не ваша!
А — нельзя. Гостеприимство, оно такое: терпи, да на ус мотай!
Я раскрыл дневник тренировок. Утром — двадцать раз отжался от пола, пятнадцать раз сел из положения лежа (это на мышцы живота), совершил двадцать приседаний, а теперь — прогулка по палубе сорок пять минут. Планировал час, ну, да вечером доберу. Кроме этого, впереди была экскурсия по Угличу. Ужо нахожусь.
Посмотрел шагомер — четыре тысячи шестьсот шагов с утра.
Принял душ. При каюте и душ, и рукомойник, и ватерклозет. Опасался сырости, но нет, включается вентиляция, и тёплый воздух высушивает душевую за пять минут. И в самой каюте климатконтроль. Хочешь, тёплый воздух, хочешь — холодный. Эркондишен, очень удобно. Может, дома такой завести? У меня теперь два дома. А ведь придется московскую квартиру обустраивать. Хлопоты. Вот если бы девочки и в самом деле взяли их на себя… Очень может быть, что и возьмут, но потом. Позже. Не скоро.
И — зовут на обед. По принудительной связи. Здесь, на теплоходе, время определяет желудок.
Иду, конечно.
Утром за столом нас было двое, я и господин из Оснабрюка. Да и в зале немало мест пустовало. После вчерашнего бара многие отлёживались: по случаю начала тура всем, оказывается, наливали пиво бесплатно и бессчётно.
Но к обеду бюргеры и бауэры поправились и пришли наверстывать упущенное за завтраком.
— Вас вчера мы в баре не видели — то ли с упреком, то ли с завистью сказал Шмидт.
— Я с алкоголем осторожен, — ответил я.
— В бар ходят отдыхать, разговаривать, завязывать знакомства, алкоголь же — дело пятое, — сказал Шмидт, и поморщился. Болит, болит головушка.
— К тому же пиво было бесплатное, — добавила госпожа Шмидт.
— Это только вчера, — сказала госпожа Бауэр. — А дальше придется платить, и, нужно сказать, цены в баре кусаются, как щуки. Большие баварские щуки.
— Не такие уж наши щуки кусачие, — возразил господин Шмидт. — И потом, есть ведь старый баварский метод, — он достал
— Именно, именно, — согласилась госпожа Бауэр и, видя мое недоумение, объяснила:
— Когда мало денег, мы идем в бар и берем бутылку пива на весь вечер. И всё. Сидим, пьём, веселимся. А чтобы веселье было горячим, приносим с собою шнапс вот в таких фляжках. Оно, конечно, не положено, ходить в пивную со своим шнапсом, а что делать? И вот мы пьём, пьём, пьём весь вечер одну разнесчастную бутылку пива, и нам хорошо, — открыла она Большой Немецкий Секрет.
— Дёшево и сердито, — заметил я.
— Дёшево и весело, — поправила меня госпожа Бауэр. — И, кстати… Господин Чижик, какую бы водку вы порекомендовали для покупки в ваших магазинах? Здесь, в корабельном буфете она стоит уж больно дорого, и господин Шмидт прав, баварские щуки — милые рыбки по сравнению с буфетными ценами.
— Водку? «Столичную». Ещё можно «Московскую».
— Интересно. Столица ведь Москва, не так ли? Получается, и та, и другая водки — столичные. Или московские, — сказала госпожа Бауэр, записывая названия карандашом в блокнотик.
— А как же другие русские водки? — поинтересовался господин Шмидт. — «Пшеничная»? «Сибирская»? Собственно «Русская»?
— Если хотите хорошую водку, берите «Столичную» или «Московскую», — стоял на своём я.
— Я вас понял. А вино? Какое бы советское вино вы посоветовали, исключая ваше шампанское, разумеется.
Интересно, чем ему наше шампанское не угодило? Или, напротив, он совершенно уверен в его замечательных свойствах?
— Если хотите хорошее… Если хотите хорошее, берите «Столичную», или «Московскую», — не отступал от выбранного курса я.
— В России что, совсем нет приличного вина?
— Есть, и превосходное. Только вы вряд ли найдёте его в местных магазинах. Наверное не найдёте. Так что выбор простой — «Столичная» или «Московская».
— А коньяк? Бренди? Ром?
Ром… Наша ликёрка имени Парижской Коммуны производит ром «Капитан Беринг». Смесь свекловичного спирта и сливового морса. В пузатеньких бутылках с роскошным фрегатом на этикетке. Расхватывается моментально. Сувенир из Черноземска. А рядом на полках стоял ром кубинский, бланко и негро, и никто его не берет. Потому что наш ром по пять рублей, а кубинский — по шесть и восемь.
— «Столичная». Или «Московская». Не пожалеете.
— Ну да, ну да…
За такой познавательной беседой и проходил наш обед. Интересно, герои Ремарка в «Трех товарищах» постоянно пьют ром, да не простой, а выдержанный. Интересно, откуда они его берут, этот ром? Ром гонят из сахарного тростника. Сахарный тростник растет в тропиках и рядом. Следовательно, речь может идти только об импорте. Но это дорого — импортировать ром, с деньгами у веймарской республики было худо. Совсем худо. Так что либо это был эрзац-ром, вроде нашего черноземского. Или же — авторский произвол Ремарка?