Фата-Моргана 1 (Фантастические рассказы и повести)
Шрифт:
— Хорошо, — сказала она с благодарностью в голосе.
Патрульная машина взвыла и потащила дальше свой двойной груз.
Я посмотрел на женщину. Она не была хорошенькой, наоборот, казалась мрачной и туповатой.
— Теперь все будет в порядке. Идемте.
— Куда?
— В Центральные Бараки, конечно. Там теперь большинство.
— Я должен вернуться на корабль.
— О, дорогой, — сказала она несчастным голосом, — прямо сейчас?
— Нет, не сразу. Я схожу с вами в город, если хотите.
Она подняла свою ношу, но я взял у
— Здесь что, все спятили? — мрачно спросил я.
— Спятили? — она двинулась вперед, я следом. — Не думаю.
— Но вот это все! — настаивал я, указывая на плакат, гласивший: «У лестницы не бывает одиночных пролетов». — Что это значит?
— Только то, что написано.
— Много придется сделать, чтобы объяснить…
— А-ааа, — произнесла она, — вы хотите спросить, что это означает? — Она странно посмотрела на меня. — Мы узнали новую правду о человечестве. Хорошо, постараюсь объяснить, как вчера объясняли Люсили.
— Кто это, Люсиль?
— Люсили, — сказала она слегка шокированно. — Я думаю, на самом деле она одна, хотя, само собой, в студии в это время есть еще кто-нибудь, — добавила она быстро, — но по трайдио появляются четыре Люсили и говорят они разом, как в хоре.
— Продолжайте, — сказал я, когда она замолчала. — До меня медленно доходит.
— Вот что они говорят. Они говорят, что в одиночестве человек ничего, не может сделать. Нужны сотни пар рук, чтоб построить дом, десятки тысяч — чтоб построить корабль. Они говорят, что одна пара рук не просто бесполезна — она вредна. Человечество состоит из многих частей. Ни одна из них не может быть интересна сама по себе. Любая часть, желающая идти самостоятельно, наносит вред основной части, которая могла бы стать великой. И мы следим, чтобы никто не отделялся. Что хорошего было бы для руки, если бы ее пальцы решили стать самостоятельными?
— И вы верите в это… э… как вас зовут?
— Нола. Верю ли? Но это же правда! Разве вы не видите, что это правда? Каждый знает, что это так!
— Хорошо. Может, это и правда, — неохотно сказал я. — Но что вы делаете с теми, кто хочет жить сам по себе?
— Мы помогаем им.
— Предположим, они не хотят помощи?
— Тогда они — трапперы, — решительно сказала она. — Мы выгоняем их обратно в лес, откуда они и пришли, эти злые одиночки!
— Хорошо, но как же быть с мехом?
— Никто больше не носит мех.
Вот значит, что случилось с нашим товаром. А я подумал, эти бюрократы-дилетанты потеряли его где-нибудь.
Она произнесла, словно про себя:
— Все грехи начинаются в тоскливой тьме.
Я посмотрел вперед и увидел, что она просто прочла очередной транспарант.
Мы завернули за угол, и я зажмурился от яркого света. Это был один из наших складов.
— Это Центральные Бараки, — сказала она. — Хотите взглянуть?
— Пожалуй…
Я пошел за ней ко входу. У ворот сидел мужчина. Нола подала ему карточку, он отметил ее и вернул женщине.
— Посетитель, — сказала она, —
Я показал парню карточку интенданта, и он произнес:
— О’кей, но если захотите остаться, вы должны будете зарегистрироваться.
— Я не хочу оставаться. Я должен вернуться, — ответил я и последовал за Нолой.
Помещение было забито до предела. Остались только те вертикальные перегородки, без которых рухнуло бы перекрытие. Здесь не было укромных уголков, ниш, драпировок, навесов, Должно быть, тут были тысячи две кроватей, коек и матрасов, стоящих бок о бок дт самой двери так, что между ними с трудом прошла бы рука.
Свет слепил глаза. Мощные лампы изливали желтоватое пламя на каждый квадратный дюйм площади.
— К свету привыкают, — сказала Нола. — После нескольких ночей вы уже не замечаете его.
— Свет никогда не выключают?
— Никогда, дорогой!
Я посмотрел в угол. Душ, ванны, раковины выставлено вдоль стены.
Нола проследила за моим взглядом:
— К этому тоже привыкают. Лучше держать все открытым, чем дать дьяволу шанс единой минутой уединения. Так говорят Люсили.
Я положил мешок и сел на него, думая только об одном.
— Чья это идея? С чего все началось?
— Это Люсили, — неуверенно сказала она. — А кто до них, не знаю. Люди только начинают выполнять это. Кто-то купил склады… нет, был голод… нет, не знаю, — сказала она, изо всех сил стараясь вспомнить. Она села рядом со мной. — Вообще-то, вначале многие не хотели этого, — она оглянулась. — И я не хотела. Я хочу сказать, по-настоящему не хотела. И те, кто верил, и те, кто делал вид, что верит — все так или иначе пришли сюда, — она махнула рукой.
— А что случилось с теми, кто не захотел жить в бараках?
— Люди злились на них. Они теряли работу, школы не принимали их детей, в магазинах отказывались учитывать их рационные карточки. Потом полиция стала забирать их, вот как сегодня — вас, — она вновь оглянулась вокруг, — Все случилось очень быстро.
Я отвернулся от нее, но обнаружил, что вновь уставился на всю эту сантехнику. Потом вскочил.
— Я должен идти, Нола. Спасибо за помощь. Да, как же я доберусь до корабля, если полиция забирает всех одиночек?
— О, вы просто скажите парню у ворот. Там люди ждут возможности выйти в вашу сторону. Всегда кто-нибудь ждет, чтобы куда-нибудь пойти.
Она вышла со мной. Я переговорил с человеком у ворот, и Нола пожала мне руку. Я встал у маленького стола, Нола тоже. Потом она подошла к какой-то женщине и они вместе пошли в барак. Страж ворот подтолкнул меня к появившейся группе, собиравшейся выходить.
— Север! — крикнул он.
Мне достался маленький толстый человечек с испорченными зубами, который всю дорогу молчал. Мы эскортировали друг друга две трети пути в космопорт, а потом он свернул на фабрику. В одиночестве я испуганно промчался оставшуюся часть пути, чувствуя себя преступником. Я поклялся никогда больше не ходить в этот сумасшедший город.