Фата-Моргана 1 (Фантастические рассказы и повести)
Шрифт:
Себастьян — уборщик, но я ни в коем случае не хочу сказать, что он простой подметальщик. Нет, Себастьян — всем уборщикам уборщик! Когда я с ним познакомился, он обладал необыкновенно пышным красноречием и еще более пышными усами. Усы потом, увы, исчезли. Подозреваю, что их спер кто-то из молодых химиков. Красноречие осталось.
В начале нашего знакомства Себастьян мог цветисто говорить только на одном языке. В ту пору, когда в лаборатории готовилась к печати очередная статья, непременно спрашивали: «А Себастьян бы так выразился?» Постепенно, с приездом чужеземных, большей частью североамериканских, ученых, вторым
Себастьян был интернационалистом, но вовсе не был лишен национального начала. Он прежде всего был мексиканцем и притом весьма благочестивым.
В чуланчике, где он хранил швабры, был устроен алтарь с теми походными святынями, какие мексиканский шофер возит на лобовом стекле своей машины. Нечего и говорить, какой святой занимал в нем почетное место. Конечно, не обошлось и без Святой Девы Гваделупской — можно ли ожидать иного от мексиканского патриота! — но первый план был безраздельно отдан римскому солдату, густо утыканному стрелами и явно огорченному этим обстоятельством.
Теперь я должен рассказать вам о печальном событии, случившемся несколько лет назад и едва не сокрушившем наше процветающее заведение.
Началось все с посещения нашим шефом Национальной закладной конторы. Как его занесло в Национальную закладную контору — это выше моего понимания. Разве что американские подруги его жены прослышали, что там иногда удается по дешевке купить старинные доколониальные украшения.
Однако в тот день в продаже была только смешанная партия скобяных изделий, оцененная смехотворно низко. Кусочки металла всегда пригодятся для монтажа разных приборов, и шеф, блюдя финансовые интересы своей лаборатории, не удержался от покупки ящика с металлическим хламом всего за полпесо. Большая часть этой дряни так никому и не понадобилась: рамки от картинок, какие-то медяшки, несколько бросовых украшений… Но там оказались и железные стерженьки, они как раз сгодились моему приятелю для нового осциллографа.
Собирал он его в дальнем углу комнаты, как раз напротив упомянутого чуланчика, где уборщик держал свои тряпки и возносил молитвы.
Идеальный ученый муж должен сохранять возвышенную беспристрастность во всех своих действиях. Это так, но в своей ученой деятельности, охватившей сорок лет и три континента, я ни разу подобного идеала не встретил. Нормальный ученый хочет, как минимум, получить годные для публикации результаты, но еще больше он жаждет доказать, что последняя статья профессора Имярека из Энского университета — дурацкая.
Как бы я ни восхищался моим почтенным мексиканским коллегой, но все же должен сказать, что и он был не чужд маленькой человеческой слабости. Он не хуже других был способен высмеять автора, и долгая успешная научная карьера не раз ему это позволяла….
В то время, к которому относится мой рассказ, профессор Мудих, бежавший из Дурнебурга, как раз опубликовал работу, выполненную уже в Патагонском университете. Статья касалась нервной проводимости, и некоторые ее положения весьма разозлили моего друга.
Дебаты начались с того, что патагонский ученый пользовался усилителем германского производства, тогда как мексиканский специалист
Так или иначе, между результатами выявилось существенное различие.
Некоторое время мой друг приписывал это расхождение плохому прибору соперника и, в частности, используемым им электродам. Должен заметить — электрофизики постоянно оправдываются, что, мол, подвели электроды.
Вскоре вся лаборатория узнала, что борьба между директором и господином профессором Мудихом перешла в фазу смертного боя. Непочтительная молодежь делала на них ставки, их размер определялся тем, что прежде шеф, как правило, побеждал в подобных стычках.
Надо сказать, что наш Себастьян, будучи человеком достойным и благородным, не мог бы дать волю своим чувствам в такой тривиальной и даже вульгарной форме.
Шеф, которому он служил, которого считал национальным достоянием Мексики, в чей оффис Себастьян нередко приглашал чистильщика сапог и парикмахера (я должен заметить — к сильному замешательству самого босса), — шеф не только не мог оказаться неправ, но имел на все свои деяния полное одобрение неба.
Я далек от намерения распространяться о красноречии молитв, возносимых Святому Себастьяну. Этого не допускает ни испанская цветистость речи нашего Себастьяна, ни мои скромные лингвистические способности. Во всяком случае, первые результаты религиозного рвения оказались весьма ободряющими. Мексиканские электроды отлично работали, а американский усилитель удовлетворил бы даже Эдисоновский комитет.
Наши статьи струились потоком, и казалось, что X.Мудих обречен кануть в неизвестность, чего он, бесспорно, заслуживал.
Однако, при всей убедительности наших результатов, они не повлияли на встречный поток Статей из Патагонии. В серии сообщений герр профессор Мудих продолжал подтверждать свой непреложный вывод, и полемика тянулась месяцами.
К этому времени кое-кто из Института Морганбильта заинтересовался упорным противоречием в результатах двух ученых. Это был старый друг нашего шефа, и мы не сомневались, что данные нашей лаборатории полностью подтвердятся. Однако вскоре мы получили полное извинений письмо из Морганбильтовского института, в котором наш друг, доктор Шлемиль, признал себя неспособным повторить наши результаты. Он опасался, что недопонял какие-то подробности устройства нашего прибора. Тем не менее, в ходе работы он определенно встал на сторону профессора Мудиха. Наш подробный ответ не исправил положения. Похоже, доктор Шлемиль правильно понимал нашу методику — и тем не менее… Сложилась неприятная ситуация: дискуссия приобретала личный характер, а мы ничем не могли помочь.
В аргентинской газете появилась статья, обличающая разложение, вносимое в жизнь Мексики североамериканцами, и провозглашающая национальную миссию Аргентины, а именно — играть ведущую роль во всех областях науки и культуры.
За этим последовала довольно-таки шовинистическая статья в «Журнале американской медицинской ассоциации», бросающая тень на все совместные мексиканско-американские работы…
А мы получали все те же результаты, шеф даже спал с лица. Не знаю, к чему бы мы пришли, если бы в это время не была завершена новая и неожиданная его работа, правда, совсем в иной области. Только она и спасла репутацию лаборатории.