Фата-Моргана 2 (Фантастические рассказы и повести)
Шрифт:
— Ничего подобного, — в стекле я видел, как он покачал головой. — Послушай, Том, ты битых полчаса смотришь на снегопад, вот тебе и мерещится. Это говорил огонь в камине. Желания не исполняются, Том. Или… — тут он прервался и добавил изумленно, — бога ради, Том, неужели ты и вправду что-то слышал? Садись. Выпьем.
Воздушная кукуруза начала потрескивать. Чарли разлил вино, но я не прикоснулся к бокалу. Снег все так же обдавал окно своим бледным дыханием.
— Почему? — спросил я. — Почему мне послышалось именно желание? И если не ты сказал это, то кто же?
«Кто? — подумал я. —
Но вот что-то пришло оттуда, снаружи, и положило конец шуткам, стерло улыбки. Похоронило наш смех…»
— «Почему?» — повторил Чарли, пристально глядя на рождественскую елку в красных, синих и зеленых огоньках. Он отхлебнул вина и перевел взгляд на меня. — Отчего-то считается, что именно эта ночь создана для желаний. Да, это ночь Рождества, вотвот исполнится рождение Христово. И праздник, и зимнее солнцестояние\ приходятся на. одну неделю, удостоверяя, что Земле предстоит ожить. Зима исчерпала себя, и время теперь начнет карабкаться вслед за Солнцем, все выше и выше. Потому-то все и верят, что эта неделя — особенная.
— Да… — пробормотал я в ответ, размышляя о древних временах, когда пещерный человек обмирал, стоило наступить осени. Солнце притухало, и эта полуобезьяна тосковала и выла до тех пор, пока мир не начинал просыпаться от белого сна, обещая тепло и возрождение вселенной. — Да, особенная…
— Так вот… — Чарли легко прочел мои мысли. — Христос — это обещание весны, не так ли? Посреди самой длинной ночи наступает потрясение Времени, Земля вздрагивает и разрешается мифом. «С Новым Годом!» — возвещает этот миф. Но ведь Рождество не совпадает с Новым Годом, это — день рождения Христа, когда его дыхание, сладкое и пряное, смешивается с нашим в зимнюю полночь, обещает новую весну. Так что дыши поглубже, Том.
— Заткнись!
— В чем дело? Ты что, снова слышишь голоса?
Да! Я снова повернулся к окну. До утра Его рождения оставалась всего минута. «И тогда, — испуганно подумал я, — наступит час чистейший и чудеснейший, час исполнения желаний».
— Том… — Чарли тронул меня за плечо, но я не обратил внимания: я слишком глубоко задумался, слишком замечтался.
«Неужели эта ночь и вправду особая, — думалось мне, — неужели святые духи странствуют в ночи вместе с метелью и в этот заветный час исполняют наши желания? Если я что-то загадаю про себя — разве эта ночь предшествия, эта древняя метель и этот странный сон не усилят его вдесятеро?»
Я крепко зажмурился. В горле пересохло.
— Не надо… — сказал Чарли, но слова уже рвались с моих губ. «Сейчас, — думал я, — вот сейчас, пока чудесная звезда еще горит над Вифлеемом».
— Том, — выдохнул Чарли, — Христа ради…
«Да, Христа ради», — подумал я и сказал:
— В этот час я хочу…
— Нет! — Чарли попытался зажать мне рот.
— … чтобы мой отец снова ожил. Пожалуйста, сделай так. Каминные часы пробили десятикратно и еще дважды.
— О, Томас… — тихо сказал Чарли. Ладони его опали с моих плеч. — Ох,
Вьюга стукнула в окно, залепила его снегом, словно смертным саваном.
Дверь сама собою распахнулась.
Снег влетел в комнату.
— Какое ужасное желание, Том. И ведь… это может сбыться.
— Может сбыться! — я метнулся к распахнутой двери — она манила, как отверстая могила.
— Не надо, Том, — снова сказал Чарли.
Дверь хлопнула позади меня. Я выскочил из дома и побежал. Боже мой, как я бежал!
— Том, вернись! — голос Чарли терялся во вьюжной белизне. — Ради бога, н е н а д о!
А я бежал и бежал через ночь, совершенно обезумев, невнятно бормотал, убеждая сердце биться быстрее, гнать кровь по жилам, а ноги — бежать и бежать.
«К нему! К нему! — думал я. — Туда! Пусть это случится.
Пусть воплотится мое желание. Туда, на это место!»
И тут зазвенели, возвещая Рождество, запели, загомонили все колокола по всему заснеженному городу, и звоны окружили меня, подгоняли, тянули, а я все бежал к своей безумной цели.
«Идиот! — подумалось мне. — Вернись! Он же умер!»
А что, если все-таки ожил, всего на один этот час, и будет ждать меня, и не дождется?
Я оказался в поле, без шляпы, без пальто, но разгоряченный бегом, с лица моего при каждом шаге осыпалась соленая маска и тут же намерзала снова, а счастливый перезвон относило кудато, и он там терялся.
Вьюга была со мною до самого конца пути, до самой темной стены.
Кладбище.
Я остановился у тяжелых чугунных ворот и оцепенел, глядя сквозь прутья.
Кладбище походило на руины крепости, взорванной поколение назад, все его надгробья поглотило новоR Оледенение. А что, если чудес не бывает? Что, если в этой ночи не было ничего, кроме вина, разговоров и праздничного очарования? Что, если я бежал лишь затем, чтобы спасти свою веру, искреннюю веру в чудеса, которые. еще случаются снежными ночами?
Я стоял и смотрел на заметенные могилы, на снег без единого следа на нем. Мне так не хотелось возвращаться назад, к Чарли, что я с радостью лег бы и умер здесь сам. Тут мне подумалось, что все это — его ужасная шутка, плод его беспощадного юмора. Ведь он как никто другой умел нащупать в человеке самую звонкую струну и играть на ней. Не он ли шептал за моей спиной, искушал, подталкивал к безумию?
Я тронул запертые ворота.
Где оно, это место? Там — гладкий камень с надписью:
«Родился в 1888. Умер в 1957» — его и в ясный день трудно найти в высокой траве или под прошлогодними листьями.
Я отступил на шаг, и тут дыхание у — меня занялось, а потом дикий, невероятный крик вырвался из горла — там, по ту сторону стены, рядом с домиком сторожа, что-тобыло!
Слабый вздох? Безгласный плач? Или просто первый намек на тепло в дыхании зимнего ветра?
Я снова вцепился в прутья, вгляделся до боли в глазах.
Вот оно! Зыбкий след, словно птица пробежала меж могильными камнями. Еще секунда, и их занесло бы снегом навсегда!
Я закричал, разбежался, прыгнул.
О Господи, никогда в жизни я не прыгал так высоко. Я упал, но уже с той стороны, разбил губы в кровь, вскрикнул и снова побежал, огибая сторожку.