Фата-Моргана 2

Сборник

– Кошачьи глаза, да? Да ты и выглядишь, как кошка. Вот, я принес тебе еду. Выбери себе что-нибудь. Ты любишь ростбиф? А немного лягушачьего бульона?

Она отрицательно покачала головой и отступила на шаг назад.

– Нет,– сказала она.– Я не могу… есть… то, что ты. Смит сдвинул брови.

– Ты не съела ничего из концентратных таблеток? Красный тюрбан снова отрицательно качнулся.

– Тогда ты уже ничего не ела больше-больше суток! Ты же голодная.

– Не голодная,– отрицала она.

– Что же мне купить для тебя? Еще есть время, если я потороплюсь. Тебе надо что-то поесть.

– Я поем…– сказала она тихо.– Скоро

я буду… буду я… есть. Не… беспокойся.

Потом она отвернулась, встала у окна и выглянула наружу, глядя на освещенный луной ландшафт, будто хотела закончить разговор.

Смит бросил на нее обиженный взгляд, открывая банку с ростбифом. В ее заверении звучал какой-то странный оттенок, который ему определенно не понравился. Но ведь у девушки были зубы и язык и, кажется, подобный человеческому пищеварительный аппарат, если судить по ее человеческому облику.

Ее утверждение, будто он не сможет найти для нее ничего съестного – бессмысленно. Она, видно, все-таки съела кое-что из концентратов, решил он, открывая крышку термоса и вдыхая запах горячего мяса.

– Ну, если ты не хочешь ничего есть, тогда не ешь,– заметил он равнодушно, наливая бульон и кладя кубики мяса в похожую на тарелку крышку термоса и вынимая ложку.

Она немного повернулась в его сторону и смотрела, как он подвинул шатающийся стул, и сел, и принялся есть, а через некоторое время он увидел, что ее зеленые глаза не отрываясь смотрят на него, что очень его раздражало, и он сказал, кусая яблоко.– Почему ты не попробуешь? Это вкусно.

– То… что ем я… лучше,– объяснила она мягким голосом, заикаясь и бормоча, и он снова скорее почувствовал чем услышал едва заметный неприятный оттенок в ее словах.

Его охватило внезапное подозрение, когда он вспомнил ее последнее замечание – неясное напоминание об ужасных рассказах, которые он слышал в прошлом у костров во время привалов,– и он повернулся на своем стуле и посмотрел на нее: едва уловимый, необъяснимый страх стал подкрадываться к нему. Что-то было в ее словах – в тех, которые она не сказала,что-то угрожающее.

Под его взглядом она робко встала, ее большие зеленые глаза с пульсирующими зрачками встретились с его глазами и выдержали этот взгляд. А ее губы были ярко красного цвета, а зубы – острые.

– Чем же ты питаешься? – потребовал он ответа. И затем, после некоторой паузы, очень тихо.– Кровью?

Она довольно долго пристально смотрела на него, ничего не понимая, а потом нечто похожее на насмешку искривило ее губы, и она сказала презрительно: – Ты думаешь, я… вампир, да? Нет, я – шамбло!

При этом в ее тоне отчетливо послышались презрение и насмешка, но также безошибочно она знала, что он имел в виду, принимала как логическое подозрение – вампир! Сказка – но сказка, с которой это нечеловеческое существо было хорошо знакомо. Смит не был легковерным человеком, не был и суеверен, но он сам уже повидал слишком много странных вещей, чтобы сомневаться, что в основе самых невероятных легенд мог лежать реальный факт. А в этом существе было что-то невыразимо странное…

Он некоторое время раздумывал над этим, пока ел яблоко. И хотя он хотел спросить ее о многом, он все же не сделал этого, так как знал, что это ни к чему бы не привело.

Он не сказал более ни слова, пока не съел мясо, потом яблоко, за ним другое, и не убрал со стола, бросив банку в окно. Затем он откинулся на спинку стула и стал наблюдать за девушкой из-под полуопущенных

век, причем глаза его казались бесцветными на лице цвета дубленой кожи. И он снова обратил внимание на прелестные коричневые округлости ее тела, мягкие, как бархат – нежнейшая плоть под обрывками красной ткани. Может, она вампир, она явно не человек, но необычайно привлекательна, по крайней мере, сейчас, сидя рядом в покорной позе, опустив голову в красном тюрбане, положив когтистые пальцы рук на колени, так они сидели некоторое время молча, и тишина дрожала между ними.

Она была так похожа на женщину – нежная, и покорная, и робкая, мягче самого мягкого меха, только если б он мог позабыть о ее когтистых руках и пульсирующих глазах – и эту необъяснимую непохожесть, которую невозможно выразить словами… (Неужели ему лишь померещился красный, движущийся локон? Неужели сегир был причиной того отвращения, которое он остро почувствовал, когда держал ее в объятиях? Почему чернь так жаждала ее крови?) Он сидел и пристально глядел на нее, и, несмотря на тайну, которая окружала ее, и на подозрение, которое сверлило его мозги,– она обладала таким чудесным, нежным, округлым телом, которое почти не прикрывали обрывки одежды, что он постепенно ощутил, как кровь его застучала в висках, а внутри словно обожгло жаром – коричневое, девственное создание стояло с опущенными глазами – затем ее веки поднялись и зеленые кошачьи глаза встретились с его глазами, и снова мгновенно проснулось отвращение, испытанное им в последнюю ночь, как предупреждающий колокол, который раздавался в нем всякий раз, когда встречались их взгляды – она все же была зверем, слишком гладкая и слишком мягкая, чтобы быть человеком, и эта внутренняя непохожесть… Смит пожал плечами и сел. У него было много недостатков, но слабость плоти не являлась среди них самым главным.

Он кивнул девушке, чтобы она шла спать на свою постель в углу, и пошел к своей кровати. Он заснул глубоким здоровым сном, но потом вдруг неожиданно и полностью проснулся в том внутреннем возбуждении, которое предвещает нечто значительное. Он проснулся, когда комната была залита сиянием лунного света, и было так светло, что он мог рассмотреть красные лохмотья девушки, когда она села на своей постели. Она не спала, она сидела, повернувшись к нему плечом, опустив голову, и предостерегающее чувство поползло, обжигая холодом, по его спине, в то время как он наблюдал за тем, что она делала. И это было нечто совершенно естественное для девушки,для любой девушки, везде. Она развязывала свой тюрбан.

Он глядел, не дыша, и предчувствие чего-то ужасного необъяснимо шевельнулось в его сознании…

Красные складки разошлись, и – и теперь он знал, что это был не сон – снова красный локон спустился вниз к ее щеке… неужели это были волосы? Локон?.. толстый, как червяк, он тяжело опускался вдоль мягкой щеки… краснее крови итакой же толстый, как ползучий червь… он полз, действительно, как червь.

Смит облокотился на локоть, не замечая своего движения, и устремил пристальный взгляд, полный оскорбительного, завороженного недоверия, на этот локон. Это был не сон. До этого времени он считал, что виной всему был сегир, который, как он думал, "двигал" локон накануне вечером. Но сейчас он стал длиннее, растягивался и двигался сам. Это должны быть волосы, но они ползли: они отвратительно завивались вдоль ее щек, лаская их, отталкивающе, невероятно… Они были влажные, толстые, круглые и блестящие…