Фата-Моргана 3
Шрифт:
Я понял, что он имеет в виду, и ответил:
– Я забыл показать вам все свои документы. – И протянул ему еще несколько бумаг, убедившись, что между ними лежит банкнот в пять долларов. Когда он вернул мне документы, голос его уже не был таким зловещим. Мое чувство вины прошло, и чтобы укрепить наше соглашение, я еще поболтал с ним об их работе.
– Я думаю, маски затрудняют вашу работу, – заметил я. – В Англии я читал о группе замаскированных бандитов-женщин.
– Пресса раздула дело, – заверил меня первый полицейский. – На самом деле хлопот больше с мужчинами, переодетыми женщинами. Поймав такого, мы бьем его ногами:
– Кстати,
– Главное, все остальное, – со смехом согласился первый. – Скажите,это правда, что в Англии девушки часто не носят масок?
– Да, некоторые переняли эту моду. Однако их не очень много. Это те, что подхватят любой новейший стиль, как бы он ни был экстравагантен.
– Телевидение показывает англичанок только в масках.
– Пожалуй, только из уважения к морали американцев, – признал я. – Честно говоря, мало кто из девушек носит маску, Второй полицейский задумался над моими словами.
– Девушки, ходящие по улицам с обнаженными лицами… – трудно было понять, относится он к этому одобрительно или наоборот. Вероятно, и то и другое.
– Кое-кто из послов пытается протащить закон, вообще запрещающий маски, – продолжал я.
Второй полицейский покачал головой.
– Что за идея! Понимаешь, приятель, маски – это очень хорошая штука. Еще пару лет, и я заставлю свою жену носить ее даже дома.
Первый пожал плечами.
– Если бы женщины перестали носить маски, через шесть недель ты бы уже не замечал разницы. Привыкнуть можно ко всему, в зависимости от того, сколько людей это делает или не делает.
Я согласился с этим и покинул их, направившись на север от Бродвея (думаю, прежде это была Десятая авеню), и быстро шел, пока не миновал Ада. Проход по зоне радиоактивности всегда расстраивает человека. Слава Богу, что пока в Англии таких мест нет.
Улица была почти пуста, хотя со мной заговаривали несколько нищих с лицами, изборожденными шрамами вроде тех, что оставляет взрыв водородной бомбы. Я не мог определить – настоящие это шрамы или же просто грим. Толстая женщина протянула в мою сторону ребенка со сросшимися пальцами рук и ног. Я подумал, что он родился бы деформированным, невзирая на обстоятельства, а женщина лишь пользуется страхом людей перед мутациями, вызванными бомбами, однако дал ей семь с половиной центов. Из-за маски я чувствовал себя так, словно приношу жертву какому-то африканскому идолу.
– Да будут ваши дети благословлены одной головой и одной парой глаз.
– Спасибо, – ответил я, содрогнувшись, и торопливо отошел.
– "…Под маской же только гной, так голову в сторону, вот принцип твой: прочь, прочь от девиц!" – То были последние строки антисексуальной песни, которую пели какие-то религиозные фанатики в половине квартала от увенчанной знаком круга и креста святыни феминистов. Это несколько напомнило мне наших британских монахов. Наверху был полный хаос объявлений, рекламирующих заранее переваренные продукты, обучение борьбе, радиоосязатели и тому подобное.
Я разглядывал эти истерические призывы с каким-то неприятным очарованием. Поскольку в американской рекламе нельзя использовать женское лицо или тело, сами буквы объявлений были полны эротики. Например, толстобрюхая и грудастая большая В или сладострастное двойное О. Однако лучше всего секс в Америке представляет маска.
Британский
Однако, отодвинув в сторону теорию, настоящую причину этой моды можно найти в антирадиационных комбинезонах времен III мировой войны, породивших борьбу в масках, популярнейший сегодня вид спорта, а затем – современную женскую моду. Сначала просто проявление экстравагантности, однако вскоре маски стали так же необходимы, как некогда бюстгальтеры и губная помада.
В конце концов до меня дошло, что я думаю не о масках вообще, а над тем, что скрывается за одной из них. В этом кроется все двуличие этой вещи: никогда не знаешь, то ли девушка прячет свою красоту, то ли уродство. Я представил себе холодное, милое лицо, на котором страх был виден лишь в расширенных зрачках. Вспомнил ее густые светлые волосы, контрастирующие с черной атласной маской. Она пригласила меня в 22.00.
Я поднялся по лестнице в свой апартамент, находящийся недалеко от британского консульства. Лифт не работал после какого-то давнего взрыва – большое неудобство в высотных нью-йоркских зданиях. Прежде чем сообразил, что сегодня выйду еще раз, я оторвал из-под куртки кусок фотопленки и проявил ее. Она показывала, что количество радиоактивности, которое я получил за день, по-прежнему находится в пределах нормы. Я не чувствовал, подобно другим, никаких фобий, связанных с радиоактивностью, но все-таки считал, что нет смысла рисковать.
Опустившись на кровать, я взглянул на тихий динамик и экран видео в углу комнаты. Как обычно, это зрелище принесло с собой горькие мысли о двух великих народах мира. Одинаково изувеченные, но все еще сильные – гиганты-калеки, продолжающие отравлять планету своими мечтами о невозможном равновесии и не менее невозможной победе одного над другим.
Я с раздражением включил динамик. К счастью, комментатор возбужденно говорил о перспективах рекордных урожаев с полей, засеянных с самолетов. Внимательно выслушал я все до конца, но не было ни одного интересующего меня сообщения. И разумеется, никакого упоминания о Луне, хотя каждый знал, что американцы и русские соревнуются в стремлении превратить свои базы на Луне в крепости, способные посылать на Землю ракеты, начинающиеся на самые разные буквы алфавита. Я сам отлично знал, что британское электронное оборудование, обмениваемое при моем посредничестве на американскую пшеницу, будет использовано в космических кораблях.
Я выключил аппарат. Начинало темнеть, и я вновь представил себе нежное, испуганное лицо под маской.
С самого отъезда из Англии я ни разу не встречался с женщиной. В Америке очень трудно познакомиться с девушкой; здесь даже такая мелочь, как улыбка, может вызвать крик о помощи, не говоря уже о постоянно растущем пуританстве и гангстерах, отучающих женщин выходить из дома по вечерам. Ну и, конечно, маски, которые наверняка не последний вымысел капиталистической дегенерации, а признак психической неуверенности. Русские могут не носить масок, но у них есть свои собственные символы стресса.