Фата-Моргана 5 (Фантастические рассказы и повести)
Шрифт:
— Наверное. Здесь, в столице, я отвечаю за все казни. Он вопрошающе посмотрел на нее. — А ты хорошо его знаешь?
— Очень хорошо. Мы были близки.
Взгляд его мрачнел, пока она говорила.
— Значит, вы были близки. Это было до того, как ты узнала о сестре?
— Нет. Наша дружба была потом. Когда я уже поклялась увидеть его мертвым.
— Но… но почему?
— Только так можно было донести на него. Только так был шанс разузнать что-нибудь о нем, чтобы выдать. Чтобы, когда он будет умирать, узнал, кто предал его.
— И он знает, что ты намерена делать?
Она расхохоталась. Смех прозвучал неестественно резко
— Он все еще думает, что я без ума от него, — сказала она, обрывая смех. — Он все еще надеется на чудо: что его оправдают и я выйду за него замуж.
Она опять засмеялась.
— О, для меня будет наслаждением завтрашний суд.
«Неужели ты действительно так ненавидишь его? — вихрем пронеслось в сознании у капитана. — Не хотелось бы, чтобы меня так же ненавидели». Он уставился на нее, как будто издалека видя ее шевелящиеся губы, неспособный больше ничего воспринимать. Она смеялась, низко и гортанно, с той первобытной резкостью и жестокостью, от которой черты ее лица грубели. Но тут улыбка стала вдруг заманчивой и многообещающей.
— Ну хватит от этом, — оборвала она свой смех. — Есть вещи, которые приятней обсуждать, не так ли, querido?
Querido, вспыхнуло в сознании, дорогой. Впервые прозвучало подобное. Сердце его учащенно забилось.
Она осмотрелась со скучающим выражением.
— Мне больше не хочется здесь оставаться. Так много шума и громких разговоров, и музыка такая нудная. — Глаза ласкали его лицо, а голос стал томным. — Ты не знаешь, куда еще можно сходить? И где мы сможем побыть одни?
На следующее утро, когда он встал и пошел принять душ, его губы не переставали повторять ее имя.
У него было отличное настроение, пока на глаза не попалась свежая газета с заголовком, что сегодня состоится суд над обвиненным в предательстве и подстрекательствах к мятежу Реймоном Лэрамитом. Ему почудилось, будто легкий озноб ледяными колючками пробежал по спине. От неприятного ощущения его передернуло. Она ненавидит Лэрамита. Ее не волнует, что именно ему предстоит казнить его. Все же интересно, она ли предала Лэрамита.
В вечерней газете напечатали дополнительные подробности. На первой странице была ее огромная фотография: лицо, перекошенное яростной ненавистью до такой степени, что ее едва можно было узнать, рука с вытянутым указательным пальцем, удлиненными утолщенным слишком близко стоявшей камерой, молчаливо-торжественно символизирующим крайнюю степень отвращения. Эта фотография взволновала его. Из кратких биографических данных бросалось в глаза ее благородное происхождение, но ее поведение в суде никак не вязалось с полученным изысканным воспитанием. Потом капитан вспомнил, какими непростыми были два последние года в республике и что наверняка она была очевидцем многих мерзостей. Теперь вот ее тесная связь с Лэрамитом и позже донос на него. Даже газеты отметили этот факт. Она обвиняла его в связях с опальным ныне диктатором, находящимся в изгнании, и в заговоре с ним с целью свергнуть Томазино.
Надо быть поосторожней с ней в будущем, решил капитан. Встретиться еще несколько раз и завязать. Не хотелось, чтобы она начала так же ненавидеть его.
Но позже ему стало смешно от подобных страхов. Он — капитан армии Томазино де ла Луса. Ничто не угрожает ему; он в безопасности. Но, с другой стороны, был же Лэрамит наперстником Томазино. Да, но не стоило критиковать вождя за безынициативность и неспособность поднять
Он, капитан, совсем не то. Он никогда не углублялся в политику и не высказывал к этому желания. Он присоединился к Томазино как солдат и останется им.
В этот вечер начальник тюрьмы сообщил, что на ночь не на- мечено ни одного расстрела. Было двое заключенных, приговоренных к смертной казни за совершенные злодейства, но с ними решили подождать до следующего раза, когда, как предполагалось, вместе с ними пойдет на расстрел Лэрамит. Высший суд завтра будет пересматривать смертный приговор Лэрамита, но не ожидалось его отмены, учитывая публичное заявление Томазино, провозгласившего Лэрамита виновным и заслуживающим только смерти.
— Так что можешь развлечься сегодня ночью, капитан, — подмигнул ему начальник тюрьмы. — Завтра отработаешь.
Он вернулся в отель, надел чистую форму и пошел раньше обычного во «Флор де Оро» на Авенидо Насьональ.
В этот вечер она была угрюма и большую часть времени отмалчивалась. Глаза ее непрерывно изучали его из-под прикрывающей их темной вуали. После продолжительного молчания она спросила:
— Есть шанс, что Лэрамит сбежит?
— Ни одного. Тюрьма хорошо охраняется. Еще никому не удался побег с тех пор, как мы здесь. — Он внимательно вгляделся в нее, сощурив глаза. — Ты боишься? — Губы его при этом помимо воли изогнулись в слабую улыбку.
— Боюсь? С какой стати?
— Ну, все-таки ты предала его. Если он сбежит, неужели не захочет отомстить тебе?
Ее рука вцепилась ему в запястье, и ногти до боли впились в самую мякоть.
— Но ты сказал, что это практически невозможно.
— Да, это так. Я только подразнил тебя, querida.
Он взял ее за руку. Ногти все еще продолжали впиваться в кожу.
— Пойдем ко мне.
— Прежде, чем мы пойдем, — проговорила она медленно, — ты должен обещать мне кое-что.
Он вдруг ощутил смутное беспокойство. Но тут же усмехнулся над своими глупыми страхами. Что она ему может сделать? Выдать его? Политические страсти всегда оставляли его равнодушным, им не было произнесено ни одного слова против Томазино, его преданность вождю была даже больше, чем у коренных жителей. Что она, в самом деле, могла ему сделать?
— Так что же тебе нужно?
— Чтобы меня пустили увидеть, как будет умирать Лэрамит.
Услышанное так поразило его, что на миг пропал дар речи, и это его разозлило. Ему пришло на ум, что именно эта ее непредсказуемость так возбуждала его. Но временами хотелось, чтобы она стала чуточку поглупей и попроще.
— Это слишком против правил. Казнь должна проводиться закрыто. Когда мы только начинали расстреливать военных преступников. и люди могли смотреть, за рубежом газеты подняли такую шумиху… Ну, ты понимаешь — фотографии и разные описания. Поэтому Томазино приказал, чтобы в дальнейшем казнь была закрытой. Мне жаль, но дело обстоит именно так.
Она отдернула руку.
— Хорошо, — она встала. — Мне нужно идти. Пока.
Он потянулся и схватил ее за руку. Страх потерять ее болью отозвался в сердце.
— Пока? Неужели ты забыла, что хотела пойти ко мне?
Она взглянула на него сверху холодно и отчужденно.
— Я думала, что ты любишь меня. Наверное, я ошиблась, ты не хочешь сделать мне даже маленького одолжения.
— Мария Альба, — умоляюще произнес он.
— Не произноси моего имени, — выпалила она со злобой. Не называй меня по имени. Пока.