Фата-Моргана 5 (Фантастические рассказы и повести)
Шрифт:
В этот момент открылась дверь, и крупный, рослый мужчина шагнул в комнату. Тэтчер как окаменел. Оцепеневший от ужаса, он увидел в проходе тусклый свет форменных металлических пуговиц. Детектив, в свою очередь, уставился на дуло большого синего револьвера.
На секунду воцарилась тишина. Потом детектив сказал, жестом указывая на оружие:
— Уберите-ка это. С ним вы только попадете в беду. Если вы будете стрелять в меня, вы же от этого и пострадаете.
Он подошел в Тэтчеру вплотную и взял из его руки револьвер.
— Вас зовут Джордж Тэтчер?
Тэтчер
— Да.
— У меня есть ордер на ваш арест за…
— Вам бы следовало предъявить его, — сказал Тэтчер. Когда его уводили, он посмотрел в направлении моря и произнес:
— Как бы мне хотелось поплавать!
— Но не в это лето, — ответил детектив, — кроме того, прилив кончился, — добавил он.
Его привезли обратно в Лондон, обвинили в жестоком убийстве Теодора Джадсона Бирка и упрятали за решетку.
А на улице ярко светило солнце. Был великолепный денек для плавания.
Тэтчер сидел в своей камере и, уставившись, смотрел в пол.
Его обыскали, забрали нож и спички, часы — которые никогда не показывали правильное время — и даже очки. Наверное, из-за Криппена, человека который без зазрения совести убил жену, чтобы позабавиться с хозяйкой дома, и который затем попытался покончить с собой при помощи расколотой линзы из очков. В полиции на все были свои взгляды. Они даже отобрали у него булавки и иголки из-за отворотов пиджака.
«А я даже не смог поплавать! — думал Тэтчер. — Боже, как я хотел поплавать!»
Усталый и убитый, он лег на спину и стал смотреть в потолок. Скамья была жесткой. Что-то воткнулось ему в спину. Он приподнялся, и медленно, нехотя, провел по скамье тыльной стороной ладони; потом расслабился. Что-то легонько стукнулось о скамью. И тут он вспомнил: это была маленькая бутылочка из-под лекарства с соляной кислотой.
Он сел. Как же это могло получиться? Обнаружив револьвер, они едва побеспокоились о том, чтобы тщательно осмотреть подкладку пиджака, а бутылочка была такой маленькой и плоской, что совершенно случайно осталась незамеченной.
— Черт побери! — выругался Тэтчер.
В маленьком квадратном отверстии в двери появилась голова надзирателя.
— Что случилось? — спросил он.
— Мне нужно в туалет, — ответил Тэтчер.
Это было прохладное темное место, выложенное кафелем. Как только за ним закрылась дверь, Тэтчер разорвал подкладку, вынул пузырек и отвинтил крышку. Он поднес его к губам; крошечное холодное горлышко ужалило его, как оса. Рот Тэтчера наполнился слюной. О, черт побери, черт побери меня и всех! Он имел смутное представление о том, как молятся Богу, но где-то в подсознании у него молнией пронеслась мысль о том, что надо бы это сделать. Одним махом он опустошил пузырек, задыхаясь и поспешно глотая жидкость.
В какую-то долю секунды он ничего не чувствовал. В этот момент он сунул пустой пузырек в карман.
А потом внутри у него все загорелось. Огонь. Он проглотил огонь. Дьявол. Он проглотил целый ад, который теперь истреблял Тэтчера, пожирая все внутри. Он почувствовал жгучую, резкую
Потом Тэтчер поднялся на ноги и напрягся. Желудок скручивало и сжимало. Он решительно закрыл рот. В горле у него все горело. Дыхание перехватило. Он не мог произнести ни звука. В этот момент Тэтчер-глупец выглядел величественно. Он открыл дверь и вышел.
— Все в порядке? — спросил тюремный надзиратель. Тэтчер кивнул в ответ. — Ничего не случилось? — продолжал допытываться надзиратель.
Тэтчер покачал головой и медленно, но большими шагами пошел по коридору. Как только дверь камеры вновь захлопнулась за ним, он бросился на пол. Удар от падения всколыхнул в нем новую боль. Желудок разрывался на части. Он опять заткнул рот рукой, кусая рукав пиджака и тело. Но рука оставалась бесчувственной. В нем была только одна боль, невообразимая боль; весь его пищевод, начиная с языка, который раздулся, как пузырь раскаленного добела стекла, и далее, до самого желудка, все жгло, выворачивалось, корчилось в судорогах.
Тэтчер рвал на себе жесткие каштановые волосы и катался по полу. Где-то в его сознании голос произнес:
— Теперь тебя уже ничто не спасет.
В коридоре тюремный надзиратель услышал крик, наводящий ужас, подобный крику связанных лошадей в горящей конюшне. Он вбежал в камеру. Из ушей и горла Тэтчера текла кровь.
К тому времени, когда пришел доктор, Тэтчер находился в полубессознательном состоянии. А точнее говоря, он ничего не сознавал, кроме адской боли.
— Почему они делают это? — спросил доктор, взбалтывая известковую воду. — Почему?
— Он поправится? — взволнованно спросил инспектор.
— Внутри у него все сожжено.
— Но откуда он достал это?
— Не спрашивайте меня об этом.
— Сделайте все, что в ваших силах, я прошу вас, ради Бога.
Доктор, набирая в шприц лекарство, вздохнул и покачал головой.
— Но он будет жить?
Доктор ввел содержимое шприца в руку Тэтчера.
— Бедняжка, — сказал он. — Посмотрите. Он сам себя искусал. О-ох!
— Я спрашиваю, будет ли он жить? Иначе во всем обвинят меня.
Тэтчер почувствовал, как его укололи иглой, и наступил странный покой. Затем ему показалось, что он плывет в волнах темного тумана, которые плещутся, ударяясь о пульсирующий красный шар боли.
— Плыву, — прошептал Тэтчер. — О милое, чудесное, возлюбленное море…
Где-то далеко-далеко мягкий голос произнес:
— Нет.
Это был голос доктора, отвечающего инспектору.
Красный шар куда-то исчез. От него осталась только пульсация. Она напоминала далекий-далекий стук поезда. Потом и это пропало: осталась только тишина. Туман растворился: вокруг была темнота. Вскоре не стало даже и темноты. Не было ничего, ничего. Совсем.