Фата на дереве
Шрифт:
Генка на деда походил как две капли воды: маленькая капля все равно будет точь-в-точь как капля побольше, и по форме, и по составу, и по внешнему виду, и по способностям… В том, что способности у Генки не меньше дедовых, никто не сомневался.
Он такой. Яркая индивидуальность. Сам по себе. Смелый, бесстрашный, упрямый, способный во всем.
В школу пошел сразу в третий класс. И закончил ее через пять лет просто потому, что раньше было бы как-то неудобно.
Потом университет…
О вундеркинде писали газеты, показывали чудо-ребенка по телику.
Когда
Впрочем, главные Птичины воспоминания о дачном летнем счастье оказались связаны совсем не с Генкой. Вернее, не совсем с Генкой. А с Рыцарем.
Однажды, ей было лет восемь тогда, все они собрались, как водилось, на площадке. Каждый играл в свое. Стояла июльская жара, бегать со всеми Птиче не хотелось, она сидела на бортике песочницы и вяло пересыпала сухой мягкий песок из одной ладони в другую, сосредоточенно глядя, как он струится… Словно вода, течет…
– Пойдем! – услышала она приказ.
Подняла глаза – над ней стоял Генка. В лице его что-то изменилось, не сразу сделалось понятно что.
– Пойдем играть в Рыцаря и Прекрасную Даму, – предложил Генка и протянул ей руку. – Вставай. Ты – Дама, я – Рыцарь.
Птича поняла, что в нем было не так: он снял очки. Но смотрел открыто, прямо, не щурясь беспомощно, как обычно делали очкарики, если оказывались без своих вспомогательных стеклышек.
– Пойдем, – согласилась она. – Только я не знаю, как это.
– Все просто. Я – Рыцарь. Я буду тебя от всего спасать. А ты должна бояться, падать в обморок, стонать и все такое. А я – твой защитник.
– Ладно.
Генка отошел с Птичей к дереву, на корнях которого лежала очередная книга с аккуратно сложенными диковинными очками.
– Я начинаю, – предупредил мальчик. – Смотри! Я – Рыцарь!
Он вдруг изменился, превратившись из себя в совсем другого.
Птича увидела Рыцаря. Голова Рыцаря была гордо откинута назад, глаза сверкали бесстрашием и волей к победе над любым противником, какой ни встретится на его славном, но тернистом пути.
– Я пришел спасти тебя от врагов, о Прекрасная Дама! – провозгласил Рыцарь, вставая перед Птичей на одно колено.
– О, Рыцарь! Благодарю тебя, ты подоспел вовремя, враги чуть было не ворвались в мои покои, я так боялась оказаться их пленницей, – простонала Прекрасная Дама, трепеща и бледнея.
– Эти негодяи все еще тут! – вскричал возмущенный Рыцарь, прикрывая своим мужественным торсом взволнованную Прекрасную Даму, всем своим видом показывавшую, что именно сейчас она близка к обмороку как никогда. – Но я не дам им уйти! Я накажу их по заслугам!
– Вон, негодяи!!! – устрашающе вскричал Рыцарь, бросаясь в кусты дикой малины.
– Ах, – простонала Прекрасная Дама, исполненная чувством благодарности к своему отважному защитнику…
У них с первого раза отлично все вышло. Рыцарь отбивал свою подзащитную от врагов. Она же старательно неоднократно
– Ой! – воскликнула Прекрасная Дама, мгновенно превращаясь в Птичу Мухину.
– Сильно ударилась? – сочувственно спросил Генка, надевая очки, чтобы рассмотреть полученную в результате их увлеченного действа травму.
– До свадьбы заживет, – ответила Птича, крепясь изо всех сил, чтобы не заплакать.
Про свадьбу и исчезновение ран, ушибов и синяков к этому важному событию в жизни каждого взрослого человека всегда говорили старшие, желая утешить.
Хотя – что тут утешительного? Больно-то сейчас. А свадьба – когда еще будет, если будет.
Однако и Генке было что залечивать к свадьбе. Чтоб хорошенько зажило. Он так исцарапался в малиновых зарослях, что пугал своим видом честной народ. Живого места не было.
Шли они домой на перевязку и обработку ран мимо очереди, люди дивились странным детям: девочке Мухиных с изгвазданным вконец платьем (сказались обмороки Прекрасной Дамы) и разбитыми вдрызг коленками, а также расцарапанному от пят до макушки буквально до неузнаваемости внучонку Академика (так все лаконично величали Генкиного деда).
Ох, хорошо тогда жил народ, непугано!
Не было на них ювенальной юстиции!
Сейчас бы и Рыцаря, и Прекрасную Даму быстро приняли под их белые исцарапанные руки (все в синяках, отметим), отвели бы к психологу. Дети, конечно же, удивили бы специалиста своими «неадекватными» рисуночками, насторожили бы некоторыми фразами, и, глядишь, спасли бы ребят от их варварских семей!
Отвезли бы в детприемник, а потом и в детдом. Чтоб жили счастливо и довольно, ни в чем не нуждаясь, подальше от родственничков.
Родителей бы суд скоренько лишил родительских прав. За изуверство.
И не играть бы Птиче с Генычем больше в свои странные настораживающие игры про припадочных Дам и их ненормальных защитников.
Но, к счастью, у народа в целом в головах тогда еще имелся кой-какой порядок, кое-какая память о собственном босоногом детстве теплилась в мозгах озабоченных мелочами быта граждан, и детские синяки, царапины и ссадины, полученные во время игр на свежем воздухе, особо никого не волновали и не возбуждали.
В общем, играли дети кто во что горазд.
Мухину и Геныча угораздило погрязнуть в своих фантастических рыцарских играх на долгие годы. Постепенно игра видоизменялась, как то диктовала сама жизнь: Прекрасная Дама перестала хлопаться в обмороки – ей надоело. У Рыцаря появился меч, щит и накидка. В борьбу с недругами они включались вместе, пускались на серьезные авантюры, уходя далеко в лес в поисках особо злобных противников, умело превращавшихся в ходе преследования в мухоморы и поганки. И тут требовалось изрубить оборотней своими мечами в пыль. Чтоб они снова не превратились во врагов, состоящих на службе у вселенского зла…