Fatal amour. Искупление и покаяние

Леонова Юлия Сергеевна

Протирая спросонья глаза, из-за занавески вышел молодой цыган, снял с вбитого в стену гвоздя овчинный тулуп и накинул на широкие плечи, но заметив за столом старуху, остановился на пороге.

— Что же ты, Аза, с утра по гостям? — усмехнулся он.

— Я к вам по-соседски зашла, а гость-то с самого утра у Рады, — ухмыльнулась старуха.

— Гость? — насторожился цыган. — Это кто же к вам пожаловал?

— Князь соколик приехал, — улыбнулась Аза почти беззубым ртом.

Шандор выругался и что было сил саданул кулаком по косяку, поморщился потирая костяшки пальцев и вышел вон, громко хлопнул дверью.

— Совсем

твоя внучка моему сыну голову заморочила, — вздохнула Станка, расставляя на столе нехитрую снедь к завтраку.

— Шандор ей не пара, — убеждённо ответила старуха.

— Уж не князя ли ты ей в мужья прочишь? — усмехнулась Станка. — Гляди, принесёт твоя Рада в подоле, тогда и Шандору не нужна станет.

— Карты мне сказали, что судьба Рады связана с этим гаджо, — насупилась Аза.

— Лгут твои карты, — отозвалась цыганка, нарезав каравай хлеба и положив большой ломоть на тарелку перед старухой.

Аза ничего не ответила и молча принялась за еду. Станка выглянула в оконце и покачала головой, глядя во след убегающему сыну. Выбежав во двор, Шандор промчался через всю слободку и остановился только на берегу обледеневшей реки. Стиснув пальцы в кулаки, цыган несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь погасить бешенную ярость, что бушевала в крови. "Ненавижу!" — в бессилии топнул ногой Шандор. Едва появилась надежда на то, что Рада ответит взаимностью, как вновь явился этот никчёмный высокомерный аристократ, вновь заморочит девчонке голову и оставит с разбитым сердцем. Но он ещё посмотрит, чья возьмёт. Князь вновь уедет и Рада сама к нему придёт, как только поймёт, что не нужна своему богатому любовнику.

Вечером в избе, где проживала старая Аза со своей внучкой, собралась половина табора, Шандор никак не выказал неприязни к князю. Напротив, был весел, бренчал на гитаре, подыгрывая Раде, когда она пела по просьбе Куташева, но тем не менее Николай не раз ловил на себе его пристальный тяжёлый взгляд. После полуночи Рада выпроводила разгулявшихся родичей за дверь, как то бывало и раньше. Выл за оконцем ветер, трещали в печке дрова, тихо и тепло было в тёмной избе. Доверчиво льнула к плечу темноволосая голова девушки. Николай перебирая тёмные кудри, тяжело вздохнул. Никогда ранее он не задумывался над тем, чего ждёт от него молоденькая цыганка, брал то, что ему предлагали, ничего не давая взамен, но ныне неспокойно было на душе, то ли совесть запоздалая проснулась, то ли в нём самом что-то переменилось безвозвратно. И пусть ни словом не упрекнула его, но никогда ещё такой тяжестью не лежало на душе ни к чему не обязывающее свидание. Хорошо там, где любят, там, где ждут, не упрекнут ни словом, ни взглядом, но сам-то он что может предложить взамен?

Поутру следующего дня пошёл снег, и разыгралась метель, но Николай не стал более задерживаться в слободке. Пусть ему было хорошо с Радой, ласковые руки цыганки ночью дарили ему наслаждение, влюблённый взгляд, её бесхитростные признания в любви в тишине опустевшей избы, были бальзамом на душу, но эта ночь, полная любовной неги ничего не переменила в его жизни, по-прежнему он не знал, как быть, что делать, да и иные заботы не оставляли его. Прощаясь с Радой, князь привлёк девушку к себе и в каком-то отчаянии прошептал в распущенные тёмные волосы:

— Хочешь, увезу тебя отсюда, дом куплю, прислугу, никогда нужды не узнаешь?

Рада покачала головой:

— Хочешь

птичку в клетку упрятать, Никола? — грустно усмехнулась она. — Не поёт малиновка в неволе.

— Ты вольная птичка, Рада, — провёл ладонью по густым локонам Николай, — захочешь, уйдёшь.

— Вот и не забывай о том, — усмехнулась девушка. — Уезжай, Никола, — вздохнула она. — Не рви мне душу.

— Я вернусь, — пообещал Куташев.

Княжеская тройка въехала в растворённые настежь ворота под аркой. Дворецкий поспешил открыть двери перед хозяином, склонившись в угодливом поклоне.

— Марья Филипповна дома будут? — поинтересовался князь, отряхивая от налипшего снега шинель и отдавая её прислуге.

— Дома, барин, — отозвался дворецкий.

— Спрашивали обо мне? — не сдержал любопытства князь.

— Никак нет, ваше сиятельство, — сконфуженно пробормотал Фёдор.

Куташев усмехнулся и отправился к себе. Стало быть, княгиню его столь долгое отсутствие нисколько не взволновало, но разве можно было ждать чего-то иного?

Марья Филипповна после бессонной ночи проснулась с тяжёлой головой. Её уверенность в том, что что Nicolas пожелает продолжит разговор, оказалась напрасной, она прождала его до полуночи, прислушиваясь к оглушающей тишине в смежных покоях. Не трудно было догадаться, что ночь сию Nicolas предпочёл провести в другом месте, но расспрашивать прислугу Марья не стала. Нет, княгиня не должна опускаться до того.

Плотные портьеры, задёрнутые на окнах, почти не пропускали света, отчего в комнате было довольно сумрачно. Княгиня приподнялась на локте, дотянулась до шнурка сонетки и упала обратно в мягкие пуховые подушки. Явившаяся по звонку горничная присела в книксене и замерла в ожидании.

— Одеваться, — вздохнула Марья.

Всё тело нещадно ныло, тягучая ленивая истома манила обратно в постель, но Марья Филипповна пересилила слабость и поднялась. Пока горничная в гардеробной подбирала барыне платье, её сиятельство отодвинула тяжёлую бархатную портьеру и выглянула из окна. На улице мело. Сквозь снежные вихри, летящие над застывшей поверхностью Мойки, едва можно было разглядеть дома на противоположном берегу.

— Завтракать изволите? — отвлекла её горничная от созерцания разгулявшейся непогоды.

— После, — отказалась княгиня, усаживаясь у туалетного столика.

Румяная черноволосая девка, взятая княгиней в услужение из девичьей, принялась расчёсывать спутанные локоны хозяйки.

— Софья Васильевна уже поднялись? — поинтересовалась княгиня у прислуги.

— Спозаранку встали, — отозвалась девушка. — Барышня нынче у себя в покоях, рисовать изволили.

Девушка принялась укладывать волосы Марьи Филипповны в тяжёлый узел, но княгиня недовольно поморщилась.

— Косу заплети, — велела она. — А Николай Васильевич вернулся? — не удержалась она и сама тотчас обругала себя за слабость.

— Барин, ещё не возвращался, — ловко сплетая русые пряди в тугую косу, ответила горничная.

— Ну, и Бог с ним, — вздохнула княгиня.

Облачившись в домашнее кисейное платье, Марья Филипповна отправилась к золовке. Услышав негромкое "Entrez", княгиня ступила на порог. Несмотря на сумрачное утро, в комнате княжны было довольно светло, от того, что горело не менее дюжины свечей в двух высоких канделябрах. Софья, сосредоточенная и нахмуренная, водила карандашом по бумаге.