Fatal amour. Искупление и покаяние
Шрифт:
Марья Филипповна с беспокойством обернулась, бросив быстрый взгляд на оставшийся за спиной особняк.
— Встань, Андрей, — она положила ладони на позолоченные эполеты. — Ты меня в невозможное положение ставишь.
— Не встану, — Ефимовский упрямо покачал головой, — пока не дашь слово, что выйдешь за меня.
— Когда? — Марья не смогла более хранить сердитое выражение лица и улыбнулась ему.
— Как можно скорее, ибо мой отпуск заканчивается через три седмицы, и надобно ещё успеть вернуться в полк.
— Бог мой, — Марья приложила ладони к зардевшимся щекам. — Три седмицы!
— Надобно маменьке сказать.
— Погоди, — удержал её Андрей. — Я торопился, но это, безусловно, меня не извиняет. Явиться в твой день ангела и без подарка… камердинер недавно разбирал мой старый гардероб, — он опустил руку в карман, — позволь мне вернуть тебе кое-что.
Марья с любопытством протянула ладошку и тихо ахнула, когда жемчужный кулон на тонкой золотой цепочке, некогда утерянный ею при весьма скандальных обстоятельствах, оказался в её руке.
— Это подарок папеньки на моё семнадцатилетие, — прошептала она. — Бог мой, Андрей, но разве не символично, что он вернулся ко мне именно в этот день! — Она взглянула Ефимовского сияющими глазами. — Неужели всё это время он был у тебя? Как ты нашёл его?
— Его нашла Государыня и передала Николя, полагая, что именно он проводил время с барышней во время бала в её зимнем саду, а Куташев отдал его мне, — вздохнул Андрей.
Лицо Марьи Филипповны омрачилось воспоминанием о своём недолгом замужестве:
— Какими причудливыми дорогами ведёт нас судьба, — тихо заметила она, надевая украшение.
— И мы сами, порою, выдумываем препятствия, что удлиняют наш путь, — ответил Ефимовский, целуя тонкие пальцы.
Елена Андреевна и гости Марьи Филипповны, покинувшие террасу, дабы не смущать хозяйку вечера и графа, расположились в гостиной. Madame Ракитина, волнуясь, ходила по комнате, Василий Андреевич замер у окна, встав за колышущейся лёгким ветерком кисейной занавеской, генерал хранил молчание, Поль украдкой вздыхал, его жена и генеральша уединились на диване у самой дальней стены и о чём-то перешёптывались, Ольга Прокопьевна невозмутимо раскладывала пасьянс на ломберном столике.
— Элен, голубушка, вели шампанского подать, — обратился к сестре Калитин. — Ну, не мог же он в такой день с дурными вестями приехать! Сердцем чую, быть свадьбе.
— Поди принеси, — велела Елена Андреевна лакею, ожидавшему указаний у дверей.
Калитин встретил молодую пару на террасе двумя бокалами шампанского в руках. Лицо Василия Андреевича сияло широкой улыбкой, отчего его седые усы и бакенбарды смешно топорщились в стороны.
— Надеюсь, вас можно поздравить? — Обратился он к Ефимовскому.
— Благодарю, Василий Андреевич. Марья Филипповна сделала меня счастливейшим из смертных, согласившись стать моей женой, — Андрей взял из рук Калитина шампанское и протянул один фужер Марье.
— Господа, — Капитан повернулся к входу в гостиную, — прошу всех сюда. У меня есть тост.
Всё небольшое общество последовало на террасу, лакей с подносом обошёл гостей, подавая шампанское.
— За
Учитывая, сколь коротким оказался отпуск у Ефимовского, венчаться решено было через седмицу. Всё это время Марья и Андрей не расставались. Впервые увидев сына, Ефимовский испытал самые противоречивые чувства. Он был страшно горд тем, что мальчик так крепок и хорош собой, но в то же время корил себя за то, что у него не было права назвать его своим. Конечно, и Марья Филипповна была виновата в том, ведь ежели бы она только написала ему, он бы тотчас приехал, позабыв все свои обиды. Но понимая, что его вина неизмеримо больше, Андрей не посмел ни в чём упрекнуть её.
Ефимовский желал бы соблюсти приличия хотя бы перед свадьбой, но и тут уступил Марье, оставшись в Ракитино до самого дня венчания и покинув усадьбу только накануне.
В ночь перед венчанием Марье не спалось. Всё ей виделось, что происходящее только сон, который растает поутру, как и не бывало. Словно желая себя убедить, что всё происходит наяву, а не в её грёзах, она подходила к креслу, где было разложено подвенечное платье и гладила ладошкой тонкий шёлк, тихонько вздыхая, расправляла висевшую на зеркале тончайшую фату из мехельнского кружева. Не находя успокоения в этом, опускалась на колени перед образами, закрывала глаза, принимаясь молиться о том, чтобы завтра ничто не помешало ей соединиться с тем, кого любит всем сердцем.
Едва пропели первые петухи, она вышла в будуар и разбудила Милку, спавшую на кушетке. Пока барыня умывалась, подали завтрак, но Марья, чувствуя, что ни в силах проглотить ни кусочка из-за испытываемого волнения, отказалась от него.
Одеваясь к венцу, она не спускала глаз с часов на столе, отсчитывающих последние часы её вдовства. Наконец, Милка закрепила шпильками завитые русые локоны и набросила на высокую причёску барыни невесомую фату. Марья Филипповна бросила мимолётный взгляд на своё отражение. Простое платье из белого шёлка, пошитое ещё в пору её девичества, но ни разу ненадёванное, в ушах маленькие капельки жемчужных серёжек, подаренных отцом, и кулон, что ей седмицу назад вернул Андрей — вот и всё. Ей вспомнилось, каким роскошным был её подвенечный наряд, когда она венчалась в Андреевском соборе с Куташевым, какими тяжёлыми были фамильные бриллианты, украшавшие её шею, какая огромная толпа собралась поглазеть на их свадьбу. Но тогда она чувствовала себя несчастнейшей женщиной на всей земле, тогда, как ныне душа замирала от восторга и, казалось, что вдохни она полной грудью, крылья развернутся за спиной.
— Коляска подана, — явился с докладом лакей.
Подхватив юбки, Марья сбежала по лестнице, не обращая внимания на недовольство Елены Андреевны, едва поспевавшей за дочерью. Поездка была недолгой и, подъезжая к храму, Марья с тревогой вглядывалась в тех, кто стоял на невысоком крыльце. Первым она заметила дядьку, который оживлённо жестикулировал и что-то втолковывал генералу Василевскому. Плечом к плечу с отцом стоял Павел Алексеевич. Услышав шум подъехавшего экипажа, Поль обернулся и отступил в сторону, тогда-то Марья Филипповна и увидела белый колет графа Ефимовского.