Фатальная ошибка опера Федотова
Шрифт:
Младшенький же, многое прощалось…
А уж с сестренки просто пылинки сдували, блин. Еще бы, такая няшечка… Я и сам, стоило этой козе ресничками своими похлопать, не мог устоять. И как дурак делал все, чего ей хотелось. Помню, как ее мелкие шалости покрывал бесконечно, покупал всякие ништяки и внимательно смотрел, чтоб ни одна тварь не обидела.
И вот… Не досмотрел, упустил чуть-чуть. А Немой, гад такой, и поймал момент. И теперь сестренка моя не Федотова больше, а Горелова. И Немой все ее капризы исполняет… Ха-ха…
Ну, а
А такое периодами случалось, потому что я — нихера не пай-мальчиком рос, и характером не в отца получился, а в деда, по маминой линии. Тот еще распиздяй был, говорят. Много чего творил по малолетке. Только море и дисциплинировало. Пошел юнгой на корабль, чтоб от тюряги отмазаться, да так и задержался… И на пенсию вышел уже капитаном первого ранга… Пошло море на пользу предку, добавило ума в пустую башку.
А мне вот Мишка добавлял, да еще и работа моя чуть-чуть наставила на путь истинный.
Я лежу, думая, что, узнай отец хотя бы о половине моих художеств по щени, отправил бы по стопам великого предка, выпнул в мореходку… А может, это выход? Ну а чего? Свалю матросиком куда-нибудь в дальнее плаванье… Типа, до Рио или Нагасаки, или как там в песне пелось? Игарка? Названия-то какие прикольные… Романтика, блять…
Увижу мир…
И забуду про одну мелкую дрянь, прошедшуюся по душе каблуком. Забавно: сам всегда ржал над парнями, из-за баб страдавшими, считал это блажью, а теперь…
И, главное, когда это успело случиться-то? Когда? Не понимаю до сих пор.
Я же ненавидел ее. Я же ее избегал, блять! Видеть не хотел! И в то же время глаз отвести не в состоянии был, будем уж честными, да?
Все внутри протестует против таких тупых признаний, даже самому себе, хочется все время вырулить на привычную дорожку: типа я такой весь крутой мачо, и поебать мне на бабские капризы. Выделывается — пошла нахер!
Вот только беда в том, что от себя не спрячешься.
Каким-то образом, сам не поняв, когда это случилось, как это случилось, я все же попал. И она мне в душу попала, мелкая, бессовестная дрянь… Она хотела, она получила.
Вот и не верь после этого в бабскую упертость.
Хотя, тут в большей степени моя вина, конечно.
Не велся бы, как дурак, на титьки сахарные и губы пухлые, не немел бы, стоило ей ресницами пушистыми взмахнуть… И ничего бы этого не было.
А теперь… Теперь обтекай, Вова. А не умеешь — впитывай, блять. По-другому никак.
Мишка появляется на пороге комнаты с подносом, заставленным всем, чем должен правильный старший брат встречать младшего брата: вискарик, закусь достойная. И холодец.
Смотрю на последнее блюдо, чувствуя, как в животе урчит.
— Мама заходила?
— Ага, — кивает брат, — давай, жри. И рассказывай, какого хера с таким лицом.
— С обычным, — я не отказываюсь. Мамин холодец — это наша
Мишка разваливается на соседнем кресле-груше, прикуривает, пускает дым в потолок, смотрит на меня, чуть прищурившись, и очень сильно в этот момент напоминает отца, прямо до оторопи.
— Не пялься на меня, — бормочу с набитым ртом, — подавлюсь, к херам.
— Хуево выглядишь, — комментирует он, никак не реагируя на просьбу, — совсем достали?
— Кто? — удивленно прекращаю жевать, пялюсь на брата, а затем доходит, — а… Не… Там все штатно.
— Слышал я про ваших героев, — усмехается Мишка, а я только вздыхаю. Посмешище, блять, на весь город теперь, а не отделение.
Доедаю холодец, отдуваясь, зажевываю черных хлебом с хреном и горчицей напополам, тоже, судя по перехватившемуся дыханию и ломоте в затылке, маминого авторства. Только она умеет делать такие жгучие, что глаза вылезают из орбит.
Мишка дожидается, пока я вытру слезы, разливает по первой.
Выпиваем молча.
Вторая идет хорошо, и как-то даже на душе становится легче.
Вот что целебная мамина еда делает в правильной компании и с правильной выпивкой.
Откидываюсь на спинку дивана, тяну сигареты, выдыхаю. И ощущаю, как депрессуха, жестко накрывшая на пятиминутке у начальства, отпускает.
Появляются силы жить и в будущее смотреть. Пусть без оптимизма, но и не совсем с безнадегой.
— Кто она? — Мишка, все же, полностью отмороженный следак. И профдеформация у него такая, что пора врачам сдаваться. Вопросами бьет прямо по живому.
Кашляю, поперхнувшись дымом от неожиданности, он невозмутимо наблюдает.
— Ты про что? — выдаю , наконец, отдышавшись.
— Ты заваливаешься ко мне, чего не было уже года три точно, — начинает методично перечислять Мишка, — последний раз ты так приходил, когда на работе то дело получил, помнишь, расчлененка? Там еще дети…
— Помню, можешь не продолжать, — торопливо перебиваю я брата, изо всех сил не желая воскрешать в памяти картинки того дела. Оно мне даже во сне снилось, хотя я нихера не чувствительный юноша со взором горящим.
— На вопрос про сложности на работе реагируешь штатно, — продолжает Мишка, — не напрягаешься. Значит, дело не в этом. Дома, насколько я в курсе, все хорошо, так что с этой стороны тоже никаких неприятностей, ради которых тебя принесло бы ко мне без звонка и предупреждения, быть не может. Остается только один вариант. Баба. Зная тебя, верится с трудом, конечно, но… Бывает даже невозможное. Ну и кто она?
Я смотрю на Мишку, вздыхаю. Шерлок Холмс гребанный…
А впрочем, не за этим ли я приперся? Мишка выслушает и определенно не вложит никому. Даже отцу.