Фатум. Том пятый. В пасти Горгоны

Воронов-Оренбургский Андрей Леонардович

– Пассажир должен знать день своего отъезда, Andre, чтобы успеть собрать свой багаж. Поэтому скажи честно: сколько нам осталось жить. Нас всех убьют? Да?!

– Хватит истерик! Хватит! Неужели ты так жаждешь быть обманутой? – теряя терпение, вспыхнул Андрей.—Мы будем жить, слышишь? Мы обязаны выжить! Иначе ради чего все эти муки и кровь! Чего тогда стоит наша любовь? Или всё это бред?

– Нет, нет! Ты прав… – ее прекрасные глаза были полны слез, когда она прижалась к нему.

– А раз так,– смягчая тон, откликнулся он,– надеюсь, ты сделаешь всё возможное

и невозможное тоже. Это ведь в наших интересах, не так ли?

* * *

Еще около двух часов они без устали уходили от проклятого места. Теперь никто не думал разводить костры; жевали лишь сорванные на ходу дикие ягоды и бежали от любой более явственной тропы, ибо встреча с человеком означала гибель. Лес снова притих, нагоняя студеный страх. Охваченные тисками паники, беглецы непрерывно стреляли глазами из стороны в сторону. Временами они слышали то впереди, то сзади какие-то подозрительные звуки, но не могли определить расстояние до них. Непролазные колючие заросли кустарника в конце концов вынудили их вый-ти к побережью. Земля здесь была болотистой, воздух наполнен запахом влажной гнили хвои, и при дыхании оставалось ощущение скапливающейся во рту слизи.

– Сыро-то как,– со вздохом прохрипел Палыч, с опаской поглядывая на огромное, медленно темнеющее небо и, продолжая брести за Соболевым, посетовал: – Вот и ребятушек наших не успели земле предать… Расклюют их вороны, растащит зверье…

– Ладно те,– хмуро обрезал Ляксандрыч.– Больше не надо солу – оплакали их уже. Лучше грей душу мыслью: что может краше быть бегов? Когда уходишь от травли —ни о чем другом не думаешь. Ты, похоже, забыл, старый, что лямки горб твой натерли?

– Ну, спасибо тебе, сват, на добром слове,– Палыч сплюнул в дымчатую от гнуса траву, обиженно выдирая из слякоти завязший сапог.

– Старая дружба не ржавеет,– в тот же миг подал голос Соболев и протянул жилистую руку денщику.

– Ослаб я, братец… Моченьки моей нет… – по-рыбьи хватая воздух, выдавил Палыч.– Стар я супротив вас, голенастых…

– Ну, ну! Еще брехни, что, мол, стоишь пред нами весь мокрый… уссавшись от страху… Да ты прежде мор-ской! Так – нет? Ты еще нас всех переживешь, дед. А ну, давай пособлю.

Соболев, приставив ружье к дереву, помог Палычу сладить перекрутившиеся вьюном лямки.

– Эх, Ляксандрыч,– денщик размазал по щеке комара и покачал головой.– Взял бы я тебя, ситный свет, за один край, да и поджег бы с одного конца до другого… вместе со всеми твоими «подсобками». Злобушка и ехидство – вот твой капитал, а на сие кукишь портки справишь.

– Ну ты и репей,– Соболев подхватил шомполку.– К нему с добром, а он с кулаком. Да у тебя что ни человек – то вор иль злыдень. Я ж, если и колю тебя словцом, так то от любви, поддержать чтобы…

Сырой мох зажулькал под сапогами Соболева, когда по цепочке прошелся ропот.

– Осадите, братцы, неладно тут!

Зубарев с капитаном, идущие впереди, подали пример —залегли у камней, выставив ружья.

Аманда – ни жива ни мертва – впилась взглядом в сумеречье, почувствовав, как кожа

на лице натянулась от страха. Солнечный свет редкими нитями проходил между сплетениями ветвей, золотя замеревшую листву.

– Джессика,– едва уловимым шепотом окликнул капитан и поманил ее рукой.

– Что там? – Аманда, прижимаясь к земле, придвинулась ближе.

– Не знаю,– так же тихо ответил Андрей и, видя подрагивающие уголки губ и стеклянные от переживаний глаза любимой, понимая, каково ей сейчас, мягко добавил: —Думаю, ничего особенного. Возможно, какой-то зверь… А теперь слушайте,– его губы почти касались ее уха: – Я хочу, чтобы вы остались здесь… с моим вестовым и тремя матросами. Я с Зубаревым…

– Нет! – горячо возразила она, но Андрей тут же прижал палец к ее губам.

– Нет! – тише повторила Аманда.– Со мной всё в порядке. Я пойду только с тобой. Не оставляй меня. Ку- да ты?

– Замолчи,– Андрей сжал ее руку.– Если я сказал, так и будет. Я не обязан докладывать тебе о каждом своем шаге. Выслушай! – он приблизил свое лицо.– Если это индейцы, мы отвлечем их. Обещаю: всё будет хорошо. Твой пистолет заряжен?

Она судорожно кивнула, хватая взглядом его лицо.

Преображенский решительно повернулся к Зубареву, когда до слуха беглецов долетела родная речь:

– Не сваляйте дурака, капитан. Это я – Тимофей Тараканов.

Матросы завороженно вглядывались в зашевелившиеся кроны соснового молодняка, пока не узрели рослую фигуру приказчика.

– Вы арестованы, господин Тараканов! Сдайте оружие.– Андрей, багровея лицом, поднялся из укрытия.

– Дорого, да мило благодарность раздаешь, господин капитан. А ну, придержите прыть! – зверобой одной рукой легко, будто пистолет, вскинул свою грозную тульчанку.—Что, покоробил душу вашу господскую? Последнее время я редко поднимаю ствол, но ежли тако случается —берегись, вашескобродие,– остается память.– Мрачно ухмыляясь, приказчик остро следил за действиями мо- ряков.

Наступило молчание. Влажный, теплый ветер дул со стороны океана. В бесконечной тишине слышался лишь далекий рокочущий голос могучей реки.

Тараканов хладнокровно еще раз пересчитал оставшихся в живых моряков. Аманда вздрогнула и напряглась, встретив его странный, загадочный взгляд, точно отблеск солнца на льду.

– Да, немного осталось… А с другими… кого нет, всё в порядке?

– Нет, не всё. Их убили! И убили по твоей милости! Где ты был, сволочь? – Андрей, теряя осторожность, резко подошел к приказчику.– Почему ты умышленно втянул нас в бойню?

– Была бы нужда… Все давно бы кормили червей.

– Как сказал! Как сказал, смерд! Врет он всё! Ваше скобродие,– Палыч, сбросив тяжелый ранец, схватился за пистолет.– Да он такой же лгун и заворуй, как и весь их береговой брат.

– Лгун – возможно… да и вор, может быть,– обо-рвал старика приказчик. В омуте его зрачков вспыхнули странные алые искры.– Но не такой, как все. Мозгов побольше! Ежли б не я…

– Вздернуть его! – под кованым каблуком Матвея глухо, как кость, хрустнула валежина.