Фау-2. Сверхоружие Третьего Рейха
Шрифт:
Мы не сомневались, что союзники напрягают все силы, чтобы мешать работе нашей радиоаппаратуры. И нас удивило сообщение, что в полевых условиях не было ни одного доказанного случая появления помех. Мы подготовили развернутые планы обеспечения безопасности радиосигналов, а также против перехвата информации относительно нашей деятельности, и все эти контрмеры ждали только подходящего времени заявить о себе.
Пока мы производили запуски в Хейделагере, появился первый интеграционный акселерометр. Этот инструмент обеспечивал нам независимость от радио и другой сложной аппаратуры, которой мы пользовались. Новый прибор, который ракета несла в полете, реагировал на ускорение, суммировал все данные и сообщал о скорости в данный момент.
В ходе сравнительных испытаний мы выяснили, что аппаратура, созданная профессорами Бухгольдом и Вагнером из Дармштадта, ничем не уступает разработке профессора Волмана.
Хотя работа над этой аппаратурой началась в 1939 году, мы лишь сейчас получили возможность использовать ее на наших ракетах. Но она еще была далека от совершенства, измеряя лишь скорость во время полета по траектории. А мы хотели учитывать в своих расчетах и расстояние, покрытое ракетой до момента отсечки топлива. Разработка такой аппаратуры была поручена профессору Бухгольду, но пока длилась война, она так и не добралась до стадии промышленного производства.
В ходе работы над нашей программой мы постоянно получали с предприятий и из технических вузов практические предложения по упрощению процедуры запуска. Вплоть до начала войны мы сотрудничали лишь с несколькими фирмами. Мы считали необходимым в целях безопасности большинство наших разработок держать при себе. Мы старались сами делать все, что, по нашему мнению, не могла обеспечить промышленность. Кроме того, мы улучшали уже действующую аппаратуру и приспосабливали ее к использованию в конструкции ракеты.
Станция Пенемюнде и ее производство строились с таким размахом, что весь этот комплекс можно было отлично использовать и в мирное время. С началом войны конструкторские работы ускорились, и нехватка технического персонала заставила нас провести обширный поиск в технических институтах, в лабораториях, на заводах и в других частных и правительственных учреждениях. Это позволило нам достичь первоклассных результатов практически во всех областях, и, кроме того, поскольку промышленность взяла на себя производство отдельных компонентов, мы получили немало толковых предложений по их усовершенствованию и конструкции.
Теперь пришло время задать вопрос: правы ли мы были, создавая в таком виде нашу армейскую экспериментальную станцию Пенемюнде? Может быть, все же стоило полностью передать ее развитие промышленности, ограничив собственную деятельность разработкой требований к изделиям и испытаниями? Не лучше было бы самого начала строить наши замыслы на самом широком основании и в то же время иметь в своем распоряжении несколько фирм, как это обычно принято в оружейной промышленности? Не лучше было бы воплотить на практике старую истину: чем больше глаз, тем больше они видят? Не стоило бы нам начать с базовых исследований и выйти на практические работы значительно позже? Может, имело смысл подкидывать идеи промышленности, субсидировать ее и ждать результатов?
Все было бы хорошо и прекрасно, но в таком случае мы бы никогда не пришли к той цели, которую поставили перед собой. Если мы успешно решили задачи, то лишь в силу тех трудов, которые на самом раннем этапе вложили в Пенемюнде, и этот этап в создании ракет можно сравнить только с развитием идеи воздушных путешествий после Первой мировой войны.
Если мы хотели побыстрее добиться результатов, то не могли ждать, пока будут проведены базовые исследования. Конечно, мы не отрицали их ценность. Наоборот – исследований никогда не бывает слишком много. С самого начала мы не сомневались, что они жизненно важны. Только они могли объяснить нам все "почему", после чего мы начинали разбираться в отдельных частях проблемы. С самого начала работ исследовательский отдел управления вооружений сухопутных войск обрушил на ученых поток контрактов на проведение исследований. Но мы не
Но ясно, что такой период в строительстве ракет не мог долго продолжаться. В качестве первого шага нам пришлось основательно нажать на практические исследования, сочетая их непосредственно с конструированием, – среди всех прочих причин нам было нужно экономить время. Базовые исследования могут идти параллельно. Таким образом, в Пенемюнде и возникло множество лабораторий и сборочных производств.
Кроме того, существовал и вопрос денег. Мы отлично понимали, что для создания больших ракет дальнего радиуса действия – ракет, которые, будучи полностью автоматизированными, обязательно несут в себе бесконечное множество самых последних и самых сложных технических устройств, – требуются миллионы, нет, сотни миллионов марок. Так что по части стоимости практически не имело значения, позволим ли мы промышленности самостоятельно создавать ракеты или возьмем эти заботы на себя. Невозможно было обойтись без специализированных предприятий, без полевых испытаний или без испытательных стендов. Подключи мы к работе одновременно несколько заводов, стоимость только вырастет. Создание отдельных узлов и компонентов было, конечно, совсем другим делом. Ясно, что ими должна была заниматься промышленность.
И наконец, мы должны были соблюдать секретность.
Оглядываясь назад, я могу сказать, что избранный нами путь был единственно верным. Для создания больших ракет мы должны были иметь собственные исследовательское бюро и конструкторский отдел. Вопрос состоял в том, смогут ли промышленность или армия взять на себя ответственность за конструирование ракет. В 1932 году в Германии ни в армии, ни в промышленности не было специалистов по ракетам. С другой стороны, условия существования промышленности в то время были связаны с необходимостью соблюдения тайны. Армия взяла на себя инициативу и таким образом определяла направление работ. Конечно, мы могли успешно заниматься нашими делами, только если экспериментальная станция Пенемюнде была свободна от чрезмерной бюрократии и мелочного регулирования. Не прерывая своей основной работы, мы вели постоянную борьбу с этими явлениями и в целом одержали победу. Во время моего пребывания в Пенемюнде ни военная администрация, ни отдел исследований управления вооружений сухопутных войск не имели права голоса.
Позже пришлось решать, хочет ли и может ли Пенемюнде постоянно оставаться в руках армии. Было достигнуто соглашение, по которому Пенемюнде следует обзавестись собственной индустрией и стоять на своих ногах. Предметом жарких дискуссий был вопрос, преобразуется ли станция в конечном счете в частное предприятие, и если да, то когда. При этом объем субсидий, вкладываемых в конструкторские работы, должен не только не сократиться, но и увеличиться. Возможное преимущество состояло в том, что теперь можно было привлекать крупных специалистов и отличных техников заработной платой по ставкам, которые существовали в промышленности. Наши сотрудники на ключевых постах давно старались этого добиться.
Тем не менее станция Пенемюнде продолжала оставаться чисто исследовательским и конструкторским учреждением или, иными словами, находилась на субсидии. Выдавай она на-гора большие объемы продукции, да если бы еще в цену конечного продукта входили и затраты на конструирование, она могла оплачивать свое существование. Но что будет после войны, когда потребуется лишь несколько ракет? Их стоимость не сможет покрыть всех необходимых расходов.
С самого начала мы не испытывали желания делать деньги. Мы хотели заниматься исследованиями и конструированием. Пусть производством занимается тяжелая промышленность – пусть ей и достаются все доходы.