Фау-2. Сверхоружие Третьего Рейха
Шрифт:
Похоже, что должно остаться в силе первоначальное решение – Пенемюнде действует как чисто военная исследовательская и конструкторская станция. И ее дальнейшая судьба будет решаться только по окончании войны. Но военная ситуация и интриги силовой политики вынудили управление вооружений сухопутных войск в июне 1944 года отказаться от этих наших ранних планов.
Глава 26. Мое самое трудное решение
8 августа 1944 года, когда Гиммлер назначил генерала СС Каммлера генеральным уполномоченным по программе "А-4", казалось, что борьба за контроль над ней подошла к концу.
Я чувствовал себя как человек, который отдал
Я решил просить освобождения от своих обязанностей и перевода в какое-нибудь другое место. И в одно из августовских воскресений, будучи в отпуске в своем доме, я набросал рапорт.
В тот же день ко мне на кофе явились фон Браун и Штейнхоф. Они потратили несколько часов, убеждая меня, что я не имею права оставлять дело, когда оно находится на грани краха, когда наступает кризис. Если хотим дождаться дня, когда мы займем достойное место в истории техники и получим признание за создание дальних ракет, я не должен бежать с корабля. Я должен хотя бы из уважения к технике держать кормило. И даже пытаться помогать Каммлеру. Штатский человек без глубоких знаний никогда не справится с техническими трудностями, не сможет разобраться в тонкой и сложной конструкции ракеты, которая к тому же еще не доведена до конца. Он столкнется с самыми серьезными препятствиями, когда попытается руководить такой организацией, как наша, что требует обилия инженерных знаний, такта и даже хитрости. Аналогов ей не существует – она включает в себя обилие внешних отделов, институтов и предприятий по всей Германии и на оккупированных территориях. И если все пойдет не в соответствии с нашими планами, то полный крах всего проекта не заставит себя ждать.
Я не согласился. По моему мнению, они неправильно оценивали ситуацию. Теперь больше не будет обсуждений программы, не будет поисков путей и средств. Будут лишь поступать приказы, и высшим авторитетом будет желание Каммлера. Думаю, что я знал этого человека.
Тем не менее, доказывали они, есть обилие причин, побуждающих спасти то, что еще может быть спасено. Что бы мы себе ни представляли, чего бы ни хотели, но "А-4" необходимо довести до совершенства и пустить в дело. Созданная нами организация обязана работать. Она не должна погибнуть. Мы не должны подставляться, чтобы нас в будущем обвиняли за все неудачи. Мои коллеги настойчиво просили не оставлять их в таком положении.
Я долго терзался разными соображениями, но в ходе долгих бессонных ночей, переборов себя, все же принял решение остаться. Я предвидел ждущие меня сложности, тяжелые безнадежные сражения с Каммлером. Я больше не мог настаивать на своих решениях, потому что теперь меня больше никто не поддерживал. После событий 20 июля все службы тыла армии вплоть до Верховного командования пресмыкались перед СС и Гиммлером. Может, им этого и не хотелось, но они сдались. И одними лишь убеждениями я ничего не добьюсь у Каммлера; он их просто не воспримет.
Я знал, что
Первые два месяца после назначения Каммлера были трудными и грустными. Мне пришлось вынести целый ряд унижений. Я должен был подчиняться беспорядочному потоку невежественных, противоречивых, несусветных приказов этого человека, который не был ни солдатом, ни техником. Его указания и распоряжения обретали форму сотни ежедневных телетайпных посланий.
На первых порах я чувствовал полную беспомощность. Это настойчивое вмешательство сводило на нет влияние моего штата, эффективность его действий падала. Мне приходилось сохранять спокойствие, поскольку мои сотрудники все же старались отделять зерна от плевел, и я надеялся, что бревна, плывущие по течению, все же доставят нас к другому берегу. В такой ситуации я ни с кем не мог поделиться планами, которые лелеял в глубине души. Я должен был держать их при себе, пока не завоюю доверие Каммлера и он не убедится, что я не представляю никакой опасности и не собираюсь ни мешать ему, ни критиковать, а, наоборот, могу быть ему полезен и оказывать содействие.
За эти два месяца я достиг предела человеческого терпения. Тем не менее я занимался ракетами, делом всей моей жизни. Теперь мы должны были доказать, что их время пришло, и этой задаче надо было подчинить все личные соображения.
В середине сентября дал о себе знать Юттнер, ныне командующий армией резерва. Он потребовал четкого определения обязанностей. После долгой дискуссии я пришел с Каммлером к соглашению. 30 сентября 1944 года был отдан приказ, определяющий границы властных полномочий обеих сторон. Под ним, что было в новинку для военных, стояли три подписи. Юттнер, который хорошо знал Каммлера, отказывался подписываться, пока мы двое не заверим своими подписями, что будем свято соблюдать приказ.
Каммлер отвечал за полевые операции и имел право решения фундаментальных вопросов. Я не входил в число его подчиненных. Тем не менее в своей сфере деятельности я считался его постоянным представителем. Как инспектор полевых частей, обслуживающих ракеты дальнего радиуса действия, я контролировал их формирование и подготовку; как офицер его технического отдела, облеченный самостоятельной властью, я руководил конструкторскими работами и снабжением.
Достигнутое соглашение позволило мне оставаться на своем месте и при некоторой изобретательности с моей стороны могло бы пойти на пользу нашим ракетам – если бы только у нас было время!
Волнующих событий, предшествовавших этому соглашению, было более чем достаточно. Вечером 31 августа я был в Брюсселе. Здесь Каммлер проводил свое первое совещание с начальником штаба XV армейского корпуса; этой цели служила специальная штаб-квартира, подготовленная Верховным командованием для руководства операциями с ракетами "Фау". Каммлер требовал контроля над использованием "А-4", хотя его властные полномочия ограничивались тыловым районом. XV армейский корпус отверг его притязания и выразил желание увидеть приказ Верховного командования вооруженных сил. У Каммлера не было возможности ни получить, ни даже пообещать его.