Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад

Клингер Фридрих Максимилиан

Ф а у с т (разъяренный): Где его замок?

Р ы ц а р ь: На той возвышенности. Это самый прочный и самый красивый замок в стране.

Фауст въехал на холм и увидел в долине горящую деревню. Матери с детьми, мужчины и дряхлые старики, юноши и девушки выбегали в поле, бросались воинам в ноги и в отчаянии молили о пощаде. Граф кричал на всю долину:

— Гоните этих собак назад! Пусть все они сгорят в огне!

Крестьяне вопили так отчаянно, что, казалось, небо и скалы должны были разверзнуться:

— Мы ни в чем не виноваты! Тот, кто оскорбил вас, бежал. Что вам сделали мы и наши дети? Пощадите хотя бы их!

Всадники ударами мечей поднимали людей с земли и гнали в огонь, матери бросали своих детей на землю в надежде, что солдаты сжалятся над малютками, но конские копыта топтали младенцев.

Фауст яростно закричал:

— Лети, дьявол, и не возвращайся,

пока ты не превратишь в пепел замок вместе со всем, что находится в нем!

Пусть злодей, вернувшись домой, увидит, что месть уже постигла его.

Дьявол улыбнулся, покачал головой и умчался прочь. Фауст бросился на землю и, сидя под деревом, в нетерпении смотрел вдаль. Когда он увидел замок в огне, он решил, что восстановил справедливость, и с удовлетворением встретил возвращающегося дьявола. Тот победоносно предстал перед Фаустом, рассказал ему об ужасах, которые он натворил, и о том, с какой быстротой граф и его воины мчались обратно к замку.

— Но, Фауст, — прибавил он, — зловоние адской бездны не причинит ему таких мук, какие причинил этот твой поступок. Его молодая, горячо любимая жена лишь несколько дней назад родила ему первенца…

Ф а у с т: Спаси ее и ребенка!

Д ь я в о л: Уже поздно. Слабая мать сжала его в своих объятиях, и у нее на груди он превратился в пепел.

Это известие заставило сердце Фауста содрогнуться, и он сердито сказал:

— Как поспешен дьявол в разрушении!

Д ь я в о л: И все-таки не так поспешен, как отважный человек в своих суждениях и выводах, Фауст. Если бы вы обладали нашей силой, то уже давно разрушили бы весь мир и превратили его в хаос. Разве твое бессмысленное злоупотребление властью надо мной не доказывает этого? Продолжай в том же духе! Человек, давший себе волю, подобен колесу, катящемуся с горы: кто его удержит? Оно скачет с камня на камень, пока не разлетится вдребезги. Фауст, я охотно дал бы младенцу созреть для греха. Теперь же оп вместе с матерью ускользнул от ада; он сгорел дотла на ее груди, а она своими костями, на которых огонь уничтожил мясо, все еще защищала его от пламени.

Ф а у с т: Он останется на моей совести.

Фауст закрыл лицо плащом и залился слезами.

9

Страсть Фауста мстить за попранную справедливость несколько остыла. Его мозг, измученный последними событиями, утешился мыслью, которую ему подсказал дьявол. Ведь благодаря ему младенец и мать спаслись от адских мук. Кроме того, чувственность, горячая кровь, жажда наслаждений, страсть к переменам и всяческие сомнения не позволяли ни одному чувству глубоко укорениться в его душе. Так как он воспринимал все чрезвычайно живо, то его чувства вспыхивали подобно фейерверку, который на одно мгновение озаряет тьму и сразу гаснет.

Наконец он снова открыл лицо и увидел, что Левиафан, улыбаясь, прислушивается к чему-то. Он спросил дьявола:

— Чему ты улыбаешься, убийца? Мне кажется, ты слушаешь чью-то речь, а я никого не вижу.

Д ь я в о л: Ты не ошибся. Только что ко мне подлетел бес, обязанность которого сеять прелюбодеяния. Он рассказал мне забавную историю, которая меня рассмешила, несмотря на то что, находясь в твоем несносном обществе, я давно уже отвык смеяться.

Ф а у с т: Расскажи. Я хочу развлечься.

Д ь я в о л: Кому говорить? Мне или ему?

Ф а у с т: А где он? Я его не вижу.

Д ь я в о л: А между тем он около тебя. Хочешь, чтобы он явился? Или тебе достаточно слышать его голос, нежный, как голос соблазнителя, совращающего добродетельную женщину?

Ф а у с т: Хватит с меня и голоса! Выслушать анекдот из уст невидимого рассказчика — в этом есть для меня нечто новое, а мне нужны перемены. Но только пусть рассказ будет смешной.

— Смешной и в то же время трагичный, как это водится у вашего брата, Фауст, — произнес звонкий голос, высокий и нежный, как флейта птицелова.

Голос продолжал:

— Я только что был в Кельне, который, как вы знаете, больше славится своими церквами и реликвиями, чем гениями. Однако рогоносцев там еще больше, чем церквей.

Ф а у с т: Дьявол — моралист! Как видно, этот голос немало путешествовал. Он начинает прямо с критики. Бес, ты просто глуп! О каком городе нельзя сказать того же?

Г о л о с: Фауст, истина всегда уместна. Я расположился там между двух розовых бутонов на белой полной груди одной весьма набожной дамы; муж ее уехал в Голландию. Присутствие беспокойного, шаловливого гостя она почувствовала всеми нервами, связанными с соблазнительным местом моего пребывания, и пожаловалась своему духовнику на это странное обстоятельство. Последовали объяснения, окончившиеся тем, что он случайно прикоснулся ко мне своим нарамником^{47}. Цель моя была достигнута,

и я улетел. Несясь над улицами, я вдруг увидел какого-то повесу, наряженного в тот шутовской костюм, который ваши монахи приписывают нам. На нем был красный плащ, отвратительная маска, украшенная огромными рогами; козлиные ноги и длинный хвост завершали его маскарад. Я уселся между рогами этого смельчака и двинулся на нем дальше. Он пробрался в дом юнкера фон Тросселя. Этого молодца я знал по его первой жене, и он стоит тога, чтобы вас с ним познакомить. Представьте себе вестфальского детину шести футов роста; на широких плечах сидит круглая жирная телячья голова. На его лице природа грубо, но отчетливо изобразила черты, обличающие упрямого глупца, раба попов, жестокого, грубого, хвастливого варвара, мучителя горожан и крестьян, да еще вдобавок и рогоносца. Воспитание он получил у слуг, конюхов и оруженосцев своего высокородного отца, в школе которых он с таким совершенством постиг мастерство оригинально сквернословить, что ни один ломовой извозчик в его отечестве не посмел бы с ним соперничать. Капеллан поучил его немного грамоте и набил ему голову разными легендами и волшебными сказками. Оказавшись, таким образом, вполне достойным своего дворянского звания, юнкер фон Троссель получил небольшой кавалерийский отряд и был послан на помощь императору в войне против турок. Он храбро бился с врагами, но еще больше любил воевать с друзьями, грабить и вымогать, — словом, действовал, как человек, не признающий иного права, кроме права своего кулака и своей дворянской родословной. Чрезмерная порция венгерского вина свалила его с коня и тем положила конец его безобразиям. При падении он вывихнул бедро. Лечение не помогло, ему пришлось уйти на покой, и он отправился в Кельн. Здесь от досады и скуки он занялся книгами, перечитал все истории и легенды о волшебниках и ведьмах, совершенно извратившие его убогое воображение, и из патриотизма (в чем вы, немцы, превосходите все народы мира) особенно полюбил реликвии и предания тех мест, в которых он жил. По его мнению, ничто не могло превзойти чуда одиннадцати тысяч дев (и в этом он, пожалуй, был прав). Кроме того, его усладой была легенда о трех волхвах^{48}. Еще до своего первого брака он задумал написать их историю, но до сих пор не добрался с ними до Вифлеема. Как видишь, он пишет с истинно немецкой основательностью и добросовестностью, однако эти богоугодные занятия не смогли отучить его от дурной привычки сквернословить. Попы и миряне упрекали его в этом; он давал обещание исправиться, но подкреплял при этом свои слова новыми, еще более ужасными проклятиями. Нужно добавить, что от сидячего образа жизни этот скот превратился в ипохондрика: он стал страшно бояться смерти, а еще того больше — нашей братии, несмотря на то, что ежеминутно призывал нас в свидетели. В довершение всего он ревнив, как тигр, не сводит глаз со своей жены, заставляет ее постоянно сидеть у его мягкого кресла и слушать, как он комментирует легенды или врет о своих военных походах. Недавно он женился во второй раз на здоровой, полной брюнетке, сладострастной плутовке, выросшей на непрочном стебле невинности и воспитанной на одной только женской чувственности. Я уже было сплел для нее сеть, да плутовка, как вы сейчас увидите, меня опередила.

Мнимый черт с шумом поднялся по лестнице. Я, догадавшись о его намерениях, быстро окружил его рога вспыхивающими, потрескивающими огоньками, а сам опять уселся между рогами, приняв вид огромной летучей мыши с горящими глазами. Мой черт подошел к постели и закричал:

— Троссель! Троссель! Рыцарь фон Троссель! Меня послал к тебе сатана, мой повелитель. Вместе с дружеским приветом он велел передать тебе, что, если ты не перестанешь сквернословить, ежеминутно призывая его на помощь, он скоро будет вынужден собственноручно свернуть тебе шею. Он давно уже сделал бы это, но тебе покровительствуют одиннадцать тысяч дев и три волхва, которые не подпускают его к тебе. Но это не помешает ему впредь за каждое произнесенное тобой ругательство положить любовника в постель Елены, твоей молодой жены. И горе тебе, если ты тогда посмеешь оскорбить свою невинную жену и ее невинного кавалера!

Ряженый с топотом спустился по лестнице. Троссель дрожал всем телом. Елена при появлении нечистого духа спряталась под одеяло и высунула голову лишь тогда, когда муж в отчаянии стал ее звать. Потом она заплакала и стала вслух горевать по поводу грозящего ей несчастья и умоляла бледного как смерть супруга ради всех святых воздерживаться впредь от сквернословия. Стеная и молясь, он клятвенно ей это обещал. Я полетел вслед за молодцом, так осрамившим нас, и проводил его до Рейна. Там его ждал молодой дворянин, которому ловкая бабенка предложила устроить эту милую комедию, когда они виделись в церкви. Маскарадный черт сбросил свой наряд. Фауст, он оказался монахом нищенствующего ордена.