Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад
Шрифт:
— Ты видишь, Фауст, — сказал дьявол, — во что люди превратили религию. И обрати внимание: в каждом крупном преступлении, в каждой мерзости обычно она если не играет главной роли, то, во всяком случае, успокаивает и утешает участников злодеяния.
Фаусту, так легко вступившему в сделку с совестью, рассказ дьявола не внушил высокого мнения об уме принца, однако последнее замечание дьявола глубоко запало ему в душу. Тем не менее до поры до времени он не вмешивался в события и наслаждался всем, что давало ему быстротечное время.
Однажды вечером все общество сидело за ужином в очень веселом настроении. Дьявол рассказывал смешные истории. Фауст старался заманить в свои сети на предстоящую ночь хохотушку
12
«Благодарю тебя» (лат.).
— Услышь меня! Это рука моего брата. Он убил меня при помощи этого проклятого злодея! Он, который обрек нашего отца на голодную смерть{55}, потому что сам боялся быть отравленным, теперь подкупил этого монаха.
Фауст бросился, чтобы схватить духовника, но тот успел скрыться. Несколько всадников поджидали его в конце парка, и он умчался вместе с ними, а Фауст вернулся ни с чем. Смерть уже сделала свое дело, и на обеих жертвах лежала ее ужасная печать. Фауст и дьявол покинули замок и отправились дальше.
Д ь я в о л: Ну что же, Фауст, стоит ли вызывать дьявола из преисподней, когда он и без того бродит по земле, да еще в монашеской рясе? Как тебе нравится проделка этого бенедиктинца, которую он устроил по приказанию христианнейшего короля?
Ф а у с т: О, я уже готов думать, что в нас живут падшие духи ада, а мы — только их орудия.
Д ь я в о л: Тьфу! Сколь жалкой была бы доля бессмертного духа, если бы ему пришлось довольствоваться таким сомнительным, неказистым обликом! Поверь мне: хоть я и дьявол, но я настолько горд, что предпочел бы вселиться и свинью, валяющуюся в грязи, чем в кого-либо из вас, людей, погрязших во всех пороках и псе же гордо именующих себя подобием всевышнего.
Ф а у с т: Проклятый! Как смеешь ты так унижать достоинство человека?
Д ь я в о л: А ты не сердись, человек! Скажи, разве мы не подавились бы вашим высоким нравственным достоинством? Разве может дьявол вынести свет вашей добродетели? Разве этот монах не благочестив? И разве не благочестив аббат, давший ему это поручение? Разве король, который велел аббату убить принца, не христианнейший монарх и не прекрасный брат? Может ли дьявол поселиться в таких благочестивых людях?
Ф а у с т: Что могло заставить этого несчастного обречь себя на вечную муку?
Д ь я в о л: Мука далеко, отпущение грехов близко, а еще ближе награда за убийство — огромные угодья, которые сделают монастырь аббата самым богатым и самым могущественным в провинции. С тех пор как монахи извратили столь грозную для нас религию так, что теперь ад, некогда трепетавший в ожидании близкой гибели, повсюду побеждает, был ли хоть один случай, чтобы
Эта мысль как змея ужалила Фауста. Он умолк и все больше погружался в мрачные размышления о человеке и его предназначении, о нравственном миропорядке, противоречия которого он не мог примирить. События, которые он ежедневно наблюдал, раздражали его желчь, и в сердце его всходили семена еще более мучительных сомнений, ненависти и презрения к людям. Эти всходы растут медленно, как полипы, и они убивают, когда разрастаются до такой степени, что сердце уже не может их вместить.
Фауст и дьявол продолжали свое путешествие по Франции. У них было много приключений, и мрачные мысли пока еще не мешали Фаусту наслаждаться жизнью. Повсюду они находили следы когтей трусливого деспота, и Фауст ее раз пользовался сокровищами дьявола, чтобы залечить эти кровавые раны.
2
После многих приключений они прибыли наконец в Париж. Въезжая, они заметили, что город был в сильном волнении. Толпы людей устремлялись в одну и ту же сторону. Фауст и дьявол последовали за ними и вышли на рыночную площадь, где увидели помост, обтянутый черным сукном и соединенный переходом с расположенным поблизости зданием. Фауст спросил, что все это значит, и ему ответили, что сейчас должна состояться казнь богатого герцога Немурского{56}.
— А за что его казнят? — осведомился Фауст.
— Так приказал король. Говорят, что герцог враждовал с королевским домом и хотел убить дофина. Но так как допрос велся в тюрьме тайно судьями, которых назначил король, никто ничего толком не знает.
Один из присутствующих крикнул:
— Скажите лучше, что он платит жизнью за свое богатство. Во имя славы, величия нации, чтобы обеспечить себе еще большее могущество, король убивает нашу знать, да и нас самих в придачу, если мы не одобряем его действий.
Дьявол велел отвести лошадей на ближайший постоялый двор и провел Фауста сквозь толпу. Они увидели, как благородного герцога и его несовершеннолетних детей ввели в комнату, обитую черным сукном. Здесь осужденного ожидал монах, чтобы выслушать его последнюю исповедь. Взор отца был устремлен на сыновей, и он долго не мог поднять его к небу. После исповеди он снова прижал детей к своей груди. Положив дрожащие руки на головы рыдающих мальчиков, герцог взглянул на небо и сказал:
— Пусть благословение несчастного отца, которого убивают корыстолюбие и тирания, принесет счастье этим невинным! Но (здесь он со вздохом остановился) ведь они наследники несчастного отца, это обрекает их на долгую муку, они рождены для страданий. С этим сознанием я должен умереть… — Он хотел продолжать, но его заставили умолкнуть и повели на плаху.
По приказанию короля, который подготовил эту казнь с той холодной предусмотрительностью, с какой готовят увеселительное зрелище, мальчиков оторвали от герцога и поставили под эшафот так, чтобы кровь казненного отца стекала на их белые одежды. Крик, который в этот миг сорвался с уст несчастного отца, вызвал ужас в сердцах всех присутствующих, и только палач Тристан, наперсник короля, уже загубивший, в угоду жестокому деспоту, многие тысячи человеческих жизней, с улыбкой пробовал секиру, проверяя, хорошо ли она наточена. Фаусту казалось, что этот крик должен прорвать небесную твердь и заставить всевышнего немедленно отомстить за поругание человечества. Он с негодованием взглянул на небо, и дерзкий взор его обвинил всемогущего за соучастие в этом ужасном злодеянии. На мгновение он почувствовал соблазн заставить дьявола спасти герцога и его детей из рук палача, но его омраченное сердце тотчас стало глумиться над этой мыслью. Он снова взглянул на небо и сказал самому себе: