Фауст, траг. Соч. Гёте. Перевод первой и изложение второй части. М. Вронченко

Тургенев Иван Сергеевич

Всё ость… одной безделки нет: Духовная их связь уж улетела (стр. 86).

Впрочем, и у г. Вронченко, кроме речей Мефистофеля, большей частию удавшихся, находятся места, переданные художнически. Мы уверены, что все читатели «Фауста» отрадно отдохнут на следующих стихах (стр. 46):

Взгляни на город – разостлан в долине, Отсюда он видится, как на картине: Быстро из узких старинных ворот Сыплется плотной гурьбой народ — Всякий на солнце выходит сегодня Праздновать день воскресенья господня, Сами, воскреснув душой от трудов, Забывши о нуждах вседневных заботу, Все из-под кровель тяжелого гнету, Из душных рабочих, из тесных домов, Из храмов торжественно-сумрачной сени, Из улиц, сжатых рядами строений, Бегут,

чтоб на воле в усталую грудь Вешний, целебный воздух вдохнуть. Посмотри, полюбуйся! повсюду, как волны, Толпа дробится вблизи, вдалеке; А там, колыхаясь по светлой реке, Несутся врозь веселые челны; Вот в пристани, весь дополна нагружен, Оставался один – и тот отплывает! Куда ни взгляни, со всех сторон, Даже с гор, цветам одежда мелькает.

Прекрасно… О, si sic omnia! [15] Мы сказали выше, что, по нашему понятию, напрасно г. переводчик заставил Мефистофеля глумиться; но уже возможность придать какой-нибудь колорит своему переводу показывает некоторую самостоятельность в переводчике, между тем как всё остальное передано довольно бесцветно. Сверх того, мы заметили, что во всех патетических местах г. переводчик прибегает к славянским словам, к риторической напыщенности, везде неуместной и охлаждающей читателя, но в особенности в «Фаусте». Одно из главных достоинств Гёте, даже в сравнении с Шиллером, состоит в энергически-страстной простоте его слога: в самом «Тассе», в «Ифигении», несмотря на художническую, иногда изысканную отделку стиха, находится гораздо менее архаизмов, чем в позднейших сочинениях Шиллера, потому что у Гёте талант непосредственно вырос из собственной, ежедневной его жизни и весь был проникнут чувством действительности. Ссылаемся на сказанное уже нами о совместимости страстных порывов в душе Гёте с чрезвычайно тонкой и развитой способностью самонаблюдения. Но, например, в первой сцене «Фауста» узнает ли кто патетические, стремительные стихи Гёте в следующих неповоротливых стихах:

15

О, если бы так всё! ( лат.)

Почтовы, звуки, мощны и отрадны, Меня здесь в прахе ищете? к чему? Гремите там, где к вам сердца не хладны — Я слышу благовест, но веры не иму… А чудеса суть чадаверы! . . Звучали вещев тьме колокола. . . В поля, в леса я убегал, Точил ручьямислезы умиленья… . . Воспоминаний детских сила Претитмне предпринять последний, грозный шаг (стр. 39–40).

Вообще г. переводчик употребляет множество слов либо устарелых, либо даже нерусских. Слова: «возмогу», «почто», «днесь», «перси», «нарицать», «зане», «некий», «млада» и т. п. попадаются часто… Фауст говорит (стр. 28) Духу:

Снести твой зракя не имею сил…

Сверх того, встречаются слова и обороты вроде следующих: «однак», «враздробь», «никто не весть», «а что творила», «дхновение», «пялиться» и т. д. и т. д.; существительное в родительном падеже беспрестанно стоит перед тем словом, от которого оно зависит; например:

Мечтавший Быть к вечной истины зерцалу близким… {64}

Притом мы принуждены повторить, что у г. переводчика нет стиха. Например, возьмите известное Посвящение «Фауста». Оно написано у Гёте пятиямбным стихом с цезурой, исключая трех стихов:

Und manche lieben Schatten steigen auf… Die Seelen, denen ich die ersten sang — Nach jenem stillen, ernsten Geisterreich [16] , —

64

Мечтавший ~ зерцалу близким… – Строка из монолога Фауста (см. М. Вронченко, с. 33). К этой строке перевода имеется замечание Тургенева: «Род<ительный> падеж перед имен<ительным>, между тем как у Г<ёте> при всей торжественности слога язык естественный!»

16

И многие милые тени встают… Души, которым я первым пел, после того тихого, строгого царства призраков ( нем.).

и вы чувствуете, что отсутствие цезуры как бы условлено самим содержанием этих трех стихов. У г. Вронченко все стихи Посвящения без цезуры и довольно тяжелы… Многим, может быть, наши замечания покажутся мелкими придирками; но мы хотим доказать людям, одаренным музыкальным ухом, что почтенный переводчик едва ли обладает тем чувством гармонии, которое

дается каждому поэту. Смысл подлинника передан почти везде верно, исключая некоторых добровольных отступлений и нескольких недобровольных ошибок. В числе первых находятся такие, за которые мы не почитаем себя вправе порицать г. Вронченко, хотя нам кажется, что лучше было бы вовсе пропустить иные места (как, например, речь Мефистофеля во втором прологе и т. д.); но попадаются и такие, в которых явно высказывается либо презрение к мудрствованию, либо неуместное желание усилить краски. Например, Фауст у Гёте говорит: «напрасно станет сухое размышление(trockes Sinnen) разгадывать эти священные знаки»; у г. Вронченко:

Но в книге знаков смысл толкуя, Не властен ум их разгадать;

Фауст у г. Вронченко называет Вагнера «ослом» и «глупцом»; Мефистофель толкует о «покойчике» Маргариты, {65} о своей собственной «рожице», о том, что Фауст « дурит умом»; один горожанин употребляет слова: « дуют в рыло» и т. д. Иные стихи совершенно неверно переданы; например, что такое (стр. 1): «чем бытие земное изукрашало прежде свой полет»? {66} На стр. 15:

65

…Мефистофель толкует о «покойчике» Маргариты… –В переводе Вронченко Фауст (а не Мефистофель) после первой встречи с Маргаритой говорит Мефистофелю: «Ну, хоть потешь меня немножко. В ее покойчик проведи» (с. 124); в подлиннике – «F"uhr’ mich an ihren Ruheplatz».

66

…что такое ~ свой полет»? – Имеются в виду строки 13–14 Посвящения.

Моря колеблются; на бреге Недвижны горы и поля…

У Гёте сказано: «Вскипает море широкими струями у подножья скал»; {67} на стр. 67: «Там славословие (?) с чистой любовию…» и т. д. и т. д. Встречаются даже ошибки, показывающие незнание языка – не книжного, а разговорного. Вот некоторые из них. На стр. 66: «gute M"ahr sagen» совсем не значит: «рассказать сказочку», а просто «поболтать»; на стр. 96 г. Вронченко почел одно весьма обыкновенное выражение: «aus dem letzten Loch pfeifen» («быть при последнем издыхании» – слово в слово: «свистать из последней дырочки») за непристойность и, с важностью добросовестного переводчика, перевел это выражение… как? – извольте справиться сами, почтенный читатель… {68} На стр. 102: «Sie sind vom Rhein», значит: «они родом с Рейна», а не «для них – Рейн был по пути». На стр. 160: слова Мефистофеля к Фаусту: «ну, иногда я позволяю тебе самого себя обманывать», переведены:

67

На стр. 15: Моря колеблются ~ у подножья скал»… – В экземпляре ИРЛИна полях Тургенев написал перевод и двух следующих стихов: «И скалы и море увлечены в вечно быстром стремлении миров» (см. с. 15).

68

…извольте справиться сами, почтенный читатель… – Вронченко перевел: «Ай, славно, кумушка! <…> Как от любовной страсти».

Я всё прочу(?) Авось тебя кой-чем приятно поморочу…

На стр. 168:

Вся сила в ощущенье… Природаж звук и дым… —

у Гёте сказано: «слово, названье» (Name). Природаздесь не имеет смысла. На стр. 186 слова: «aus dem vergriffennen B"uchelchen» – переведены: «по книжке наобум»вместо: «по захватанной (от употребления запачканной, старой) книжке». Г-н переводчик смешал слова: «ergreifen» и «vergreifen»! На стр. 221 – почему слова Мефистофеля: «Vorbei, voibei!» («мимо, мимо!») переведены: «пускай их! едем»? и т. д. По крайней мере рифма этого не требовала.

Неточных выражений также попадается чрезвычайно много. Кстати: напрасно г. Вронченко говорит в предисловии: «в примечаниях означены отступления»… не все отступления означены в примечаниях! Сверх того, мы твердо убеждены, что ни один читатель не запомнит четырех стихов сряду из перевода г. Вронченко. Может ли, например, следующее четверостишие лечь кому-нибудь на память (мы уже не говорим о тех, которые знают подлинник):

Фауст Да! мертвые глаза… видно, что с участьем Никто их веждейне закрыл… Вот грудь, на коей я восторги пил Вот Гретхен, бывшая мне радостью и счастьем! {69}

69

Да! мертвые глаза ~ счастьем! – Цитата из «Вальпургиевой ночи» (Вронченко, с. 204). В переводе помета Тургенева, относящаяся к этим строкам: «Плохо».