Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Чем возблагодарим матушку за мудрость ея?
– - Арку триумфальную воздвигать надо!
– - Чего там арку? Статуй отольем из чистого золота...
От арки и золотой статуи Екатерина отказалась:
– - Нельзя ставить памятники при жизни человека. Пусть он помрет сначала, никак не менее тридцати лет должно миновать, чтобы страсти поутихли, чтобы свидетели дел повымерли, -- лишь тогда истина обнаружится и поймут люди, достойна ли я места в истории государственной... Тогда уж и ставьте, черт с вами!
А князь Щербатов все ходил да порыкивал:
– - Такового
Бибиков предложил Екатерине титуловаться "Премудрой и Великой матерью Отечества", но опять не угодил.
– - Побрякушками не украшаюсь!– - отвечала она.– - Уж не такая я, Александр Ильич, премудрая, как тебе кажусь, а мать отечества лишь по долгу своему... Величие человека чаще всего есть не его собственное, а лишь тех великих людей и событий, которыми он удосужился окружить себя... Вот ежели удастся мне такого сочетания достичь, тогда-да, не спорю, стану и я великой!
Она вышла на балкон дворца, под нею хороводил и галдел народ московский, и князь Вяземский не удержался от лести:
– - Ах, матушка наша! Гляди сама, сколь много расплескалось на этих стогнах радости и любви к тебе, великая государыня.
Екатерина хорошо знала цену любой лести:
– - Если бы сейчас не я на балкон вышла, а ученый медведь стал бы "барыню" отплясывать, поверь, собралась бы толпа еще больше.
Братьям Паниным она присвоила титул графский.
– - Пять лет прошло, -- когда же война, Никита Иваныч?
– - Сейчас и начнется, -- ответил ей "визирь".
...Было очень жаркое лето 1767 года.
ЗАНАВЕС
Панин был прав: борьба возникла, едва депутаты перешли к обсуждению своих наказов. Екатерина укрылась в древнем тайнике Грановитой палаты, иногда на цыпочках проходила за ширмами, поставленными за спиной Бибикова, откуда и слушала, что говорят. Ей давно казалось, что русская жизнь уже вполне изучена ею, -- и вдруг, в этой яростной брани сословий, она ощутила свое полное неведение страны, а это был болезненный удар по ее самодержавному самолюбию... Потемкину она честно призналась:
– - Сама улей отворила, и потому некого винить, что пчелы жалят. Спасибо камчадалам да самоединам, которые, в Блэкстоне и Монтескье не разобравшись, рады, что в тепло попали, и об одном молят, чтобы не обижали их зыряне. Нет у меня гнева и на мужиков, которых ярославский депутат князь Щербатов публично "скотами ленивыми" обзывает... Об одном прошу: будьте бдительны!
Потемкин старательно вникал в разноголосицу прений, чтобы соколом ринуться на звучание любой оплеушины, следил, чтобы гражданская борьба не обернулась мордобоем кабацким. Бибиков дерзновенных штрафовал -- в пользу сироток и подкидышей. А права сословий перемешались в спорах озлобленных. Дворяне требовали для себя владения фабриками, желая иметь доходы купеческие; заводчики, подобно дворянам, хотели крепостными владеть, как ими дворяне владеют, -- Грановитая
Но раздавались и здравые голоса: нельзя же у крестьян брать, ничего взамен не давая, и таким доброжелателям учинял отпор князь Михаила Щербатов, надменный трубадур чваннобоярской аристократии, столбовой глашатай ее древне-исторических прав:
– - О свободе рабов наших и толковать-то мне совестно, ибо всякий ведает, что держать подлых на цепях надобно, яко псов смердящих, ослабь же цепь -- изгрызет он тебя!
Щербатов доказывал: управляя рабами, дворянин учится управлять государством, а поместье его-это лишь образчик империи. Князя поддерживал верейский депутат -- Ипполит Степанов:
– - Давно примечено, что помещики в ласковости живут с рабами, балуя их всячески, как родители детишек своих.
– - И детишки балованны режут по ночам родителей своих, а жилища их поджигают в ласковости!– - не выдержал Григорий Орлов, для которого не прошли даром ни общение с великим Ломоносовым, ни гатчинские опыты с крестьянами...
Потемкин вздрогнул от ругани Степанова:
– - Гораций писал о себе, что столь беден был -- всего трое рабов ему за столом услужали... А сколь у тебя, граф, лакеев?
Глаза фаворита даже побелели от бешенства.
– - А зачем тебе знать? Говори что хочешь, но Горация-то к чему приплел? Лучше еще разочек Наказ матушки прочитай.
– - Уже слыхал... дурь ее!– - И верейский депутат под ноги себе Наказ бросил, начал топтать его...
Екатерина указала Потемкину из-за ширмы:
– - Взять его -- в безумии он.
Потемкин с рейтарами повлек Степанова на двор. Депутата (неприкосновенного!) запихнули в кибитку, обшитую кожей, и отвезли не домой в Верею, как наивно полагал он, а чуть дальше -- прямо на Камчатку. Но уже раздались дерзкие голоса, чтобы впредь императрица самовольно указов не предписывала, а прежде спрашивала одобрения депутатов комиссии, с чем маршал Бибиков весьма неосмотрительно и согласился.
– - Вестимо, -- сказал он, важничая, -- что, наших умных речей послушав, государыня и сама не захочет дела без нас решать...
Александр Ильич и сам испугался своим резонам. За ширмою вдруг громыхнуло упавшее кресло, послышался хруст платья удаляющейся императрицы. Наконец, в дебатах "порода" схлестнулась с "чином": старый, наболевший вопрос! Щербатов и его присные стали призывать к уничтожению петровской "Табели о рангах", чтобы дворянство было лишь обретенное от предков:
– - А подлому люду гербов и карет не заводить!
Против него стенкою встали офицеры и чиновники, заслугами украшенные, но предков славных -- увы!– - не имевшие:
– - Что значит породой Ведь если твоих предков копнуть глубже, так наверняка был кто-то первый из Щербатовых, который до княжения своего землю пахал, как и наши родители ее пахали...
Екатерина, послушав эту брань, сказала Вяземскому:
– - Они правы! Если отнять у людей надежду на возвышение, то руки у всех на Руси отсохнут и никто ничего делать не станет. А держава одной аристократией сильна не будет...