Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
Глухов просыпался, дымки печей сладко запахли на окраинах малороссийской столицы. По снегу скрипели санные обозы -чумаки ехали в Крым за солью. Петр Александрович Румянцев подтянул пудовые ботфорты, прицепил шпагу.
– - Поехали за орехами, -- сказал он секретарям...
Бурая лошаденка влекла саночки с Румянцевым, на запятках стояли два секретаря -- Петя Завадовский да Санька Безбородко, о которых генерал-губернатор отзывался так: "Один прямо Адонис, но с придурью, а второй умен, но любая жаба его краше..." Румянцев был крут. И когда в заседании коллегии Малороссийской по одной стороне стола
– - Опять! Опять по разным шесткам расселись?
Генеральный есаул Иван Скоропадский сказал:
– - Тако уж испокон веку завелось, чтобы мы, шляхетство украинское, сидели розно от чинов москальских.
Румянцев кулаком по столу -- тресь, велел батально:
– - А ну! Пересесть вперемешку. Желаю хохлов видеть с москалями за столом дружественным, да глядеть всем поласковей...
Он управлял из Глухова указно-без апелляций:
– - Живете в мазанках, а лес на винокурение изводите. После вас, сволочей, Украина степью голой останется. Указываю: винокурением кто занят, пущай лес сажает. Без этого вина пить не дам! Заборов высоких не городить -- плетнями обойдетесь: это тоже для сбережения леса. А бунчуковых, писарей генеральных, обозных не будет на Украине -- всех в ранги переведу, как и в России заведено...
Канцелярию он обставил 148 фолиантами по тысяче страниц в каждом -- это была первая Украинская Энциклопедия, им созданная. В ней содержалась подробная опись городов и ярмарок, сел и местечек, доходов и податей, ремесел и здравия жителей, перечень скотины и растений, дубрав, сенокосов, шинков и винокурен, рыбных ловлей и рудней железных. Он завлекал старшину в полки, но старшина упрямилась, присылая справки от лекарей -- мол, недужат. Румянцев бушевал:
– - Сало жрать да горилку хлестать -- здоровы, а служить -больны?
Неисправимых сажал в лютый мороз верхом на бронзовые пушки, как на лошадей, и в окна коллегии поглядывал: как сидят? не окочурились ли? Екатерина прислала ему письмо, с прискорбием сообщая, что отошел в лучший мир фельдмаршал Мнннх. Звякая шпорами, Румянцев ходил по комнатам, диктуя секретарям:
– - От Миниха покойного осталась в степях кордонная защита противу татар... Таковая система, хотя и в Европах одобрена, нам в обузу. Дозволь высказаться...
Румянцев ей писал (уже в какой раз!), что кордоны, бесполезные в степях, татары обойдут стороною, благо дорог там нету и гуляй где хочешь. А вместо кордонов предлагал создать подвижные отряды -- корволанты; от оборонительной тактики он советовал переходить к активной-заведомо наступательной...
Взяв конвой и походную канцелярию, Румянцев совершил инспекционную поездку по Украине; ночь застала генерал-губернатора на степном хуторе, ночлеговал в мазанке. Старый дед в белых портах, уже слепой, сказывал ему так, словно любимую песню пел:
– - У Сечи гарно живется! Прийде було до их чоловик голый та босый, а воны ево уберут, як пана, бо у запорожцив сукон тих, бархатов, грошей -- так скнль завгодно. Воны и детей по базарам хапают: примане гостинчиком-та и ухопе до Сечи...
Сечь как и гайдамаки, Румянцева заботила; утром он выехал к Днепру, на правом берегу догорало зарево -- это опять подпалили усадьбу панскую. В жестокости непримиримой уже
Интуицией солдата Румянцев ощущал близость битвы.
– - Кажется, -- сказал король Репнину, -- вы хотите, чтобы я жил с пожарною трубою в руках, заливая возникающие пожары.
Вот вам расплата за вашу дерзость: в могилевском Баре возникла новая конфедерация, и в ней -- Мариан Потоцкий, Иосиф Пулавский с сыновьями, Алоизий Пац и еще тысячи других крикунов. Лучшие красавицы страны снимают со своих шеек ожерелья, вынимают из ушей бриллиантовые серьги и все складывают на алтарь восстания.
Будь проклят тот день, когда я стал королем...
Растерянность посла не укрылась от взора Якова Булгакова, который и подсказал ему -- не мешкать:
– - Прежде всего, князь, надобно срочно известить Обрескова о затеях барских конфедератов.
– - Садись и пиши -- Обрескову, затем Панину... А вечером будет ужин, надо пригласить коронного маршала Браницкого.
Франциск Ксаверий Браницкий усердно поддерживал тесный союз Варшавы с Петербургом. Маршал подбривал лоб и затылок, не изменял и костюму польскому.
– - Посол, -- сказал он Репнину, -- безумцы в Баре все драгоценности, что собраны с красавиц наших, уже послали в дар султану турецкому, жаждая призвать на Подолию крымских татар. В ослеплении своем не видят из Бара, что землю нашу в какой уж раз вытопчет конница Гиреев крымских, а жен и дочерей Подолии татары на базарах Кафы, как цыплят, расторгуют...
Стол русского посла сверкал от изобилия хрусталя и золота, вина и яства были отличными. Репнин заговорил: трудно жить в стране, где Бахус и Венера суть главные советники в политике, а чувство здравого патриотизма заменяет католический фанатизм.
При этом он добавил, что султан Мустафа III достаточно благоразумен:
– - И повода к войне у Турции ведь нету!
Эту тираду посла тут же оспорил легационс-секретарь Булгаков:
– - Повод к войне, князь, может возникнуть нечаянно.
– - Пожалуй, -- согласился с ним Браницкий...
Его родная сестра, княгиня Элиза Сапега, была любовницей Понятовского. Николай Васильевич это учитывал; притушив свечи, он сказал в полумраке, что Элизу Сапегу отблагодарит:
– - Если ваша ясновельможная сестра внушит его королевскому величеству, что спасение страны -- в помощи русской армии.
– - Я надеюсь, -- отвечал ему Браницкий, -- что Стась не будет возражать, если я возьму под свои хоругви компутовос (регулярное) войско. Я разобью конфедерацию Бара!– - поклялся коронный маршал.– - Но за это вы, русские, дадите мне право наказать разбойников-гайдамаков, тревожащих пределы Речи Посполитой.
Договорились. Репнин велел генерал-майору Кречетникову примкнуть к Браницкому. Русско-польские отряды двинулись в Брацлавское воеводство -- на Бар! Страшные картины встречались им в пути: горели храмы православные, лежали мертвые младенцы и матери, на придорожных деревьях висели казненные в таком порядке: гайдамак, крестьянин, собака. Над ними конфедераты писали: два лайдака и собака -- вера однако. Проскакивая на арабском скакуне, Браницкий своим высоким султаном не раз уже задевал пятки висельников: