Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
Пора расставаться! Не желая зависеть от императрицы, Дидро заранее предупредил ее, что никогда не бывал счастлив от наличия денег. Но Екатерина все-таки нашла случай вручить ему "на дорогу" 7000 рублей. Дидро потратил их на две очень хорошие картины, которые и сдал в Эрмитаж -- на вечное хранение...
В последний раз они пили кофе, который сама же Екатерина и заварила. Она воскликнула:
– - Ну хоть что-нибудь от меня возьмите же наконец!
Дидро подождал, когда она допьет кофе, и взял из-под ее чашки... блюдечко. Екатерина расхохоталась:
– - Неужели вы так богаты, Дидро?
– - Я доволен жизнью, а это важнее.
– -
– - Возможно, -- не возражал Дидро.
– - Когда же вы едете?
– - Как только позволит погода.
– - Не прощайтесь со мною -- прощание наводит грусть...
Чтобы не удовольствовать явных врагов русского народа, Дидро не навестил Берлин, его не видели и в Стокгольме, -- измученный долгою разлукой с Парижем, он ехал прямо домой, только домой. С той поры Россия сделалась главной темой его разговоров с друзьями, и ученый-энциклопедист искренне сожалел, что в прошлом допустил трагическую обмолвку, заявив однажды, что "Россия -- это колосс на глиняных ногах".
– - Россия, -- говорил он, -- слишком сложный организм, о котором европейцы имеют искаженное представление. Все ссылки на "дикость" русского народа не имеют никаких оснований. В доме Нарышкина я разговаривал с лакеями о своей Энциклопедии. Они были крепостными, это так, но рабство не уничтожило в них стремления к познанию вещей... Пройдет еще лет сто или двести -- мир будет ошеломлен небывалым ростом этой удивительной державы! Русский народ никогда не сожмется, напротив, он будет расширяться за счет тех гигантских пространств, которые пока еще не в силах освоить...
Случайно Дидро узнал, что барон Бретейль в издевательской форме поздравил Екатерину с русской революцией.
– - Это он сделал напрасно, -- сказал Дидро.– - Революция возникнет сначала во Франции, Россия продолжит начатое французами...
Это правда, что барон Бретейль, ныне французский посол в Вене, напомнил Екатерине давнивший спор в 1762 году, поздравив ее с революцией. Екатерина в ярости отвечала, что бунт черни на дальней окраине империи нельзя равнять с революцией, а она еще надеется дожить до того времени, когда сможет поздравить Бретейля с революцией в Париже... Софья Пугачева с детьми проживала на казенных харчах в Казани, а дом Пугачевых в Зимовейской станице императрица велела сжечь, засыпав место пожарища солью, чтобы еще лет сто на этом месте даже трава не росла.
– - Матушка, -- подсказал ей Потемкин, -- Яицкий городок хорошо бы переиначить в город Уральск, я бы и реку Яик назвал Уралом, дабы память о самозванце навеки исчезла в географии нашей.
Екатерина удивительно легко с ним соглашалась:
– - Как тебя не слушаться? Велю всем не слепым и не хромым ехать в Казань "маркиза" бить... Ой, не проси о ласке, друг мой! Сам видел, какова я с тобою, такова и вечно останусь. В дешперации моей никогда не сомневайся. Пойми, глупый: что может быть для женщины дороже ее последнего мужчины?..
Бибиков, рапортуя императрице из Казани, счел нужным оповещать о своих делах и Потемкина. Гарнизоны у него оставались без комендантов, полки без полковников. Все разбегались, даже ничтожный писарь, ни в чем не повинный, грыз у канцелярии перо, терзаемый страхом апокалипсическим: "А ну как Пугач явится?" Растерянность властей в провинции была такова, что городничие обращались даже к помощи военнопленных турок, вооружая их. Неистовые вопли "Ля-иль-Алла!" производили сильное впечатление
Весна была ранняя, брызжущая капелью. Во дворце Потемкину встретилась расфуфыренная, вся в мушках, Прасковья Брюс. Дурачась, она прикинулась попрошайкой-цыганкой:
– - Позолоти ручку барин.
– - За что?
– - Это ведь я вдувала в уши Като о том, как ты изнываешь на Дунае от неземной страсти... Или забыл? Так вспомни: когда ты глаза лишился и хотел в монахи постричься, разве не я тебя утешила?.. Хочешь, опять приду?
– - Брысь!– - отвечал свысока Потемкин...
Бибиков вскоре повел генеральное наступление, в котором выявились два талантливых полководца -- Иван Иванович Михельсон и князь Петр Михайлович Голицын. Им было сейчас не до наказания восставших: они быстро наступали на Пугачева, по их следам двигались менее удачливые в боях, зато более жестокие в расправах. Эти никуда не торопились -- деловито секли, вешали, рубили и сжигали. Бибиков, отсылая в Петербург реляции, старательно вычеркивал из текста описания их жестокостей.
Пугачев не смог взять Оренбурга! Яицкого городка он тоже не осилил. В утешение ему яицкие казаки женили Пугачева на местной казачке Устинье Кузнецовой, чтобы еще крепче привязать его к Яику и делам яицким. Вскоре под станицей Татищевой разыгралась жестокая битва: Пугачев схватился с князем Голицыным, но, ощутив свою слабость, скрылся в Бсрду.
В конце марта правительственные войска вступили в Берду и наконец сняли осаду с Оренбурга; императрица радовалась:
– - Ну вот! Явился богатырь, и все пошло к лучшему. Недели не пройдет, как с "маркизом" будет покончено... нарекла я себя помещицей казанской, а теперь помышляю -- не объявиться ли мне и помещицей оренбургской, чтобы дворяне чувствовали: я с ними, я никогда их не оставлю, буду их жаловать!..
Вслед за Оренбургом избавился от блокады и Яицкий городок, в котором изнурение гарнизона дошло до того, что солдаты питались "киселем", сваренным из глины с водою. Потемкин указал щедро наградить потерпевших солдат, а жителям Оренбурга императрица разрешила три года подряд не платить в казну никаких податей. В числе многих близких Пугачеву людей была схвачена и "царица" Устинья! Все складывалось удачно для Екатерины, но вдруг, как гром среди ясного неба, умер Бибиков, и это было столь неожиданно, что при дворе решили: опоен ядом.
– - Необходим Суворов, -- сказал Потемкин.
– - Суворов нужен на Дунае, -- ответила императрица.– Впрочем, смерть Александра Ильича уже не имеет значения: Пугачев разбит полностью, дело за поимкой его, а Михельсон с Голицыным молодцы, я их своей милостью никогда не оставлю...
И как раз в это время, когда разгромленный всюду Пугачев ушел от преследования, собирая новое ополчение, на просторах России стали появляться новые отряды повстанцев. Предводители их не старались выдавать себя за "царей", им было не до того, чтобы притворяться "графами" и "фельдмаршалами". А народ окрестил их метко -- пугачи. Вот эти-то "пугачи", подлинные вожди народа, и раздули по стране новое жаркое пламя Крестьянской войны.