Фаворит
Шрифт:
Из темноты вышел седой горбатый старик в высокой шапке, натянутой по самые глаза. Из-под нее выбивались седые лохмы. В руке у него был тяжелый подсвечник с толстой, почти прогоревшей свечой. Длинный нос отбрасывал на щеки пляшущие тени.
— О, госпожа, вы уже прибыли! — голос его оказался высоким и по-стариковски дребезжащим. — Прошу извинить! Если бы мне знать заранее, встретил бы у дверей, как подобает…
Он суетливо перебирал ногами, от чего запыхался, хоть и не прибавил значительно в скорости. Аврора улыбалась ему, а в мою сторону бросила вполголоса:
— Это Аристарх, он — моя правая рука здесь. И конечно же, не в курсе,
Глава 31
Аврора смотрела на шаркающего к нам старика со странной смесью нежности и боли. Когда он добрался до нас, она сказала громко, от чего я понял, что старик еще и почти глухой:
— Я прибыла, чтобы проверить, все ли в порядке, Аристарх. У тебя все готово к демонстрации?
— Все готово, госпожа! Я старался… Торопиться нельзя в таком деле… Нельзя! Вот, извольте…
Аврора передала мне факел, шагнула к старику, взяла его под локоть, участливо глядя в глаза. Старик мелко закивал, сгорбленная спина заметно распрямилась, Аристарх со всей доступной ему силой повлек ведьму за стеллажи, я двигался следом, стараясь не подносить пламя близко к полкам с реагентами. Те хранились, кажется, в полном беспорядке: в коробках без крышки, открытых бутылках и баках. Вонь химии стояла такая густая, что оставалось только удивляться, как еще не загорелся сам воздух.
В середине подвала открылась отгороженная стеллажами лаборатория. По углам на высоких стойках горели толстые свечи, освещая расположившийся по центру стол, уставленный колбами и ретортами, книгами и сразу тремя горелками, над парой из которых кипели бесцветные растворы. На одной из полок висела доска, занимающая все пространство от пола до потолка, с приколотыми к ней бумагами. Я подошел ближе, чтобы лучше их рассмотреть. Пожелтевшие от времени, местами обгоревшие или с химическими ожогами, на большей их части уже нельзя было разобрать ни слова. Оставалось предположить, что проводящему здесь почти всесвоевремя полуслепому химику они уже были без надобности. Сам же химик тем временем подвел Аврору к столу, гденачал суетливо переставлять чашки и сдвигать книги.
— Хочется, чтобы все было хорошо, чтобы отлично… Ни одного чтобы… Ни одной, э-э-э… Вот! — Он вытащил из-под нагромождений бумаги и мусора банку с черным зернистым порошком, победно вскинул ее над головой в дрожащей руке. — Вот оно! Я его зову… Зову его…
— Аристарх, не стоит ли нам выйти на воздух? — Аврора сделала предупреждающий жест, когда химик обернулся в мою сторону, протянув стеклянную емкость и едва не угодив ею прямо в пламя факела, но я и сам уже отпрянул, запоздало вспомнив, что здесь полно неприятных вещей и помимо пороха. — Здесь немного душно.
Но химик уже не слушал. Схватив со стола оловянную ложку на длинной ручке, онпару раз щедро зачерпнул черного порошка и высыпал на закопченную металлическую пластину на углу стола. Затем поднял свечу и, не долго думая, ткнул ею в порох.
Раздалось злое шипение, я едва успел прикрыть глаза, как лабораторию озарила вспышка такая яркая, что я увидел рисунок своих сосудов под веками, а когда открыл глаза, по углам еще долго плавали зеленые пятна. По помещению растекались плотный белый дым и знакомая уже едкая вонь, она лезла в нос, щекотала горло, глаза немедленно наполнились слезами. Я схватил за руку кашляющую ведьму и, задержав дыхание, потащил ее через дым и
— Госпожа, прошу, простите! По глупости голова моя пустая не досмотрела! Казните!.. Здесь и прямо… Вот…
Он торопливо дергал карман, пытаясь что-то из него вытащить. У старика не получалось, от чего он расстраивался все больше, теперь слезы лились непрерывным потоком. Аврора опустила пальцы ему на руку, сказала почти ставшим обычным голосом:
— Все в порядке, Аристарх, все в порядке… Кхе… Просто в следующий раз будь внимательнее…
Еще полчаса ушло на то, чтобы дождаться, пока осядет дым и можно будет вернуться лабораторию. За это время мне удалось изучить конструкцию противогаза, грубую, но любопытную под рассказ Аристарха об опытах, перемежающийся извинениями и плачем. Аврора как могла, успокаивала старого химика и возвращала к рассказу. Затем, когда спуск в подвал вновь стал возможен, Аристарх вынес банку с черным порошком и бумагу с подробным описанием процесса. Вскоре мы уже снова оказались на улице, воздух которой, пропитанный рыбной вонью и сыростью, показался удивительно приятным. Уже подскакивая в повозке на неровностях дороги, Аврора объяснила:
— Аристарх служит моей семье уже лет шестьдесят. Ну, он так думает. Сперва он служил моей бабке, потом — матери, а теперь работает на меня.
— Твои бабка и мать — это ты сама. — Ответил я с пониманием.
— Именно. Я его спасла, когда он был совсем молодой. Попался, когда собирался украсть кошелек. Банальщина. Можно былопросто отмахнуться, или прибить, чтобы не мучился, но он был такой… слабый. Бледный. Было заметно, что давно голодает и еще не умеет воровать. Служил у меня при доме. История долгая.
Она отмахнулась, но я спросил:
— И потому такая преданность? Я видел собак, так не у каждой получается так крутить хвостом, как у этого старика!
— Сорок лет назад он ушел. Связался с бандой, какие-то его друзья с улицы. Я думала, что он не вернется, но он приполз весь в крови. На нем живого места не было. Я его вылечила, но бойцом он уже не стал бы никогда. И пока был слаб, набрел на библиотеку… Так он остался у меня второй раз. Теперь — насовсем. Он был такой… забавный. Веселый. Неутомимый.
Она улыбнулась своим мыслям, я сказал понимающе:
— Ты его любила.
— Что? Бред! Не твое дело! — ее лицо застыло, она словно закрылась от меня. Но через минуту ответила: — Мы живем долго, но нас очень мало. Я несколько раз заводила разговор о том, чтобы сделать его ведьмаком. Ты ведь слышал о таких? Долгая молодость, сила? Это те из людей, кому выпала честь или удача попасть в область наших интересов. Жизнь не вечная, но долгая. Так вот, каждый раз мне приходилось стирать его воспоминания, самую малость, чтобы он забывал о разговоре. Но что-то оставалось, да и не мог он не заметить, что и бабка, и мать, и дочь — все на одно лицо!