Фаворитка месяца

Голдсмит Оливия

Как он понял, Джан Мур была озабочена, но не напугана и, уж конечно, не в панике. Вероятно, ее успокоил успех «Рождения», она поняла, что Сай был прав, предрекая это. И перспектива продолжать в «Трех четвертях» с возможным увеличением ее роли позволила Джан держаться. К тому же снимки в «Плейбое» и «Пентхаузе» заставят прекратить болтовню о пластической операции. Хорошая стратегия, и Джан наконец оценит его. Сай отложил респиратор, готовый успокоить расстроенный и напуганный талант.

Только Джан вовсе не казалась ни расстроенной, ни напуганной.

Она была как всегда красива и спокойна. На ней были эти чертовы джинсы и простой белый свитер, но Сай не мог ни на минуту перестать думать о том, что было под ними. Он улыбнулся, Джан не ответила. Господи, что же сейчас выкинет эта шлюха?

– Привет, Сай! – сказала она и села напротив. – Я пришла, чтобы воспользоваться своим правом замены.

– Каким правом?

– Уйти из «Трех четвертей».

– Что?

– Я ухожу, Сай. Ты вставил это в контракт, теперь я этим воспользуюсь.

– Да что, черт возьми, ты мелешь? – сузил глаза Сай. – Знаю, что у тебя есть другие предложения. Действительно, я читал несколько сценариев, но не надо выбрасывать ребенка вместе с грязной водой.

– Все, Сай. Вышвырни с водой и ребенка, все равно. Я ухожу. Прочь «Три четверти», фильмы, рекламу косметики, я ухожу из бизнеса.

В дверь просунула голову секретарша Сая. Не обращая внимания на Джан, она сказала:

– Ваша жена на линии.

– Какая? – буркнул Сай.

– Сандра.

– Да никакая она не жена! Какая линия? Сай нажал на указанную секретаршей кнопку.

– Что? – прорычал он. – Нет! Не смей ходить в клуб. Ни с кем не разговаривай. Нет. Особенно с Энн. – Энн была подругой его жены, замужем за репортером «Лос-Анджелес Таймс». – Так будь одинока! – приказал он и швырнул трубку, снова повернувшись к этой суке Мур.

– Послушай, – проговорил он насколько мог спокойно. – Ты все еще расстроена «Рождением». Ты явно излишне реагируешь. Я понимаю, ты чувствительна, ты актриса. Но надо смотреть на это как на вызов.

– Забудь об этом. Я ухожу.

– Джан, послушай. У меня великолепная идея, как всем им утереть нос. Я говорил с Гуччоне. Мы покажем им, что все эти сплетни лишь завистливая ложь. Мы дадим разворот. Восемь страниц. Боб обещал сам все отснять, и ты будешь роскошна. Все будет в увеличении, и ты окажешься на коне, как никогда. И ролей у тебя будет хоть отбавляй.

– Ладно. Я хотела бы сыграть Корделию.

– Что это за роль? Я видел сценарий? Как называется постановка?

– «Король Лир». Мы можем дешево получить на нее право.

– Забавно. Я слыхал о «Короле Лире». Шекспиру не везет.

– «Гамлет»?

– Да что угодно. Во всяком случае, Джан, оставь этот тон. Мы столько в тебя вложили, и я знаю, что это всего лишь этап, который тебе надо пройти. Раны известности, но худшее уже позади.

– Показать все мои прелести? – Джан засмеялась и покачала головой. – Забудь об этом, Сай.

– Не уверен, что ты понимаешь, о чем я пытаюсь тебе сказать. Послушай, все здесь подправляли внешность. Взять хотя бы Джексонов, все они

столько оставили на операционном столе, что из этого можно было бы сделать целого орангутана. Тут нечего стыдиться. Понятно, что при нормальных обстоятельствах тебе это было не нужно. И обычно я этого и не рекомендую. Но речь идет о необычной угрозе твоей карьере. И хороший показ в прекрасном журнале…

– Сай, мне не по нутру шутка о Джексонах. «Пентхауз» не «прекрасный журнал», а Боб Гуччоне – антихрист. – Джан выдержала паузу, а затем улыбнулась и продолжила: – Во всяком случае это не сработает. Шрамы слишком явны.

– Шрамы? Погоди. О чем ты толкуешь?! – воскликнул Сай Ортис, вцепившись в респиратор. – Ты что, хочешь сказать, что вся эта чепуха – правда?

– Да, именно так, – ответила Джан, глядя прямо ему в глаза.

– Итак, ты вся в швах. Как Франкенштейн? – почти провизжал Ортис.

– Мне не хотелось бы так ставить вопрос, но швов предостаточно.

– Итак, никакого «Пентхауза»?

– Никакого, – улыбнулась Джан.

– Так чему ты улыбаешься, черт возьми? – взревел Сай. – Ты знаешь, что это значит для тебя?

– Конец карьеры секс-бомбы? – спросила Джан, пожав плечами.

– А как насчет конца карьеры вообще? Не понимаешь? Иллюзия ушла. Все смотрят на экран и удивляются: «А где же шрамы?» Начинают искать, в чем же дело. Они загипнотизированы. Ни один продюсер, ни один режиссер не возьмут тебя.

Джан рассмеялась.

– Над чем, черт тебя подери, ты смеешься? – провизжал Сай.

– Подумала, как забавно: телешоу о трех самых сексуальных женщинах в Америке. Одна – Франкенштейн, другая спит со своим братом, а третья – вообще мужик!

18

Никогда не бывало подобных похорон. Ни у Рудольфа Валентино ни у Джин Харлоу, ни даже у Мерилин Монро, ничто не сравнишь с той оргией карнавала средств информации, в который вылились похороны Лайлы Кайл.

И не было никого, кто бы сделал это для нее, кроме убитого горем Робби Лаймона. Тереза была выведена из строя лекарствами, Сай выставлен под зад, Марти зализывал раны. У любимой миллионами, еще большими миллионами поносимой Лайлы не оказалась никого, кто бы вынес ее гроб и организовал поминальную службу, кроме единственного старого подпевалы ее матери.

Робби облачил труп в лавандовое платье от Боба Макки.

– Раз уж он при жизни изображал девицу, пусть так и останется после смерти, – заявил он.

Ужасающее фото Лайлы в гробу с рыжими волосами, дико дисгармонирующими с лавандовым платьем, была помещена на обложках половины журналов мира. Зато была прислана почти тысяча венков и букетов.

Посмотреть покойную пришли тысячи.

– Они были ее фанатами, – всхлипывая, говорил Робби. – Она их любила.

Дело было не в тех, кто любил ее. Одна женщина пыталась стереть грим с ее лица. Другая начала ругаться у гроба. Администрация укрыла покойного за непробиваемое стекло. От этого гроб стал похож на хрустальный ящик.