Фавориты Фортуны

Маккалоу Колин

— Спартак, ты меня слушаешь?

— Да, ланиста.

— «Доктор» — твой тренер, а не враг. Я скажу тебе, трудно найти хорошего учителя! Из-за твоего энтузиазма, направленного совершенно не туда, за последний месяц у меня вышли из строя пять учителей, и я не смогу их заменить. Где мне найти таких же хороших? Да, все они будут жить. Но двое из них уже не смогут работать! Спартак, ты не сражаешься с врагами Рима, и цель игры — не пролить ведра крови! Люди приходят смотреть спорт. Их интересуют выпады и отражение ударов, сила и грация бойцов, их навыки и ум. Зарубки, порезы и даже глубокие раны, которым довольно часто подвергаются гладиаторы, конечно, возбуждают

аудиторию. Однако все эти люди явились в цирк не затем, чтобы увидеть, как два человека убивают друг друга, как они отрезают сопернику руки и ноги! Зрителей интересует спорт. Спорт, Спартак! Соревнование атлетов. Если бы аудитория жаждала полюбоваться, как убивают и калечат, она отправилась бы на поле боя — богам известно, у нас было более чем достаточно сражений в Кампании! — Он замолчал, посмотрел на Спартака. — Дошло это до тебя! Ты понял?

— Да, ланиста.

— Тогда или и тренируйся, как хороший мальчик! Трать свой пыл на брусья и деревянные манекены. А в следующий раз, когда ты встретишься с учителем, постарайся, чтобы мы увидели, как красиво ты размахиваешь в воздухе деревянным мечом. Я не желаю больше слышать хруст сломанных костей!

Поскольку Спартак был достаточно умен, чтобы понять мысль ланисты, некоторое время после их разговора он тщательно обращал внимание на ритуалы и следил за изяществом движений — ему это даже понравилось. Осторожные, опасливые преподаватели, которые встречались с ним на арене, с радостью увидели, что он больше не пытается сокрушить их члены, но старается запомнить разные фигуры боевого «танца», которые так будоражат толпу. Ланиста долго не мог поверить, что Спартак избавился от своей кровожадности. Но через полгода он все-таки внес своего проблемного гладиатора в список пяти пар, которые должны были драться на погребальных играх в Капуе. Так как это было местное представление, ланиста мог присутствовать сам, чтобы посмотреть, как Спартак ведет себя на арене.

Галл, который вышел против Спартака (они выступали третьей парой), ничем не уступал ему. Немного выше ростом, такого же великолепного телосложения. Нагой, за исключением небольшого куска материи, прикрывающей его гениталии, галл сражался прямым, обоюдоострым мечом, с очень длинным, слегка выпуклым щитом. Главным украшением его был великолепный шлем, серебряный, со щитками для защиты щек и шеи, украшенный стоявшей на хвосте эмалевой рыбой размером больше обычного плюмажа.

Спартак раньше никогда не видел галла, не говоря уж о том, чтобы разговаривать с ним. В таком огромном строении, каким была школа Филиппа, между собой общались только преподаватели, ланиста и соученики на одной стадии обучения. До боя Спартаку сказали, что этот его первый оппонент — опытный боец, он провел около четырнадцати схваток и пользовался большой популярностью в Капуе, где он обычно выступал.

Несколько секунд все шло хорошо, пока Спартак в своем неудобном облачении медленно кругами двигался вокруг галла, держась от него на расстоянии. Глядя на его красивое лицо и тело Геркулеса, некоторые женщины в толпе громко вздыхали и издавали звуки, похожие на поцелуи. Так возникало ядро будущей группы преданных фанаток Спартака. Но поскольку ланиста не позволял новичкам свиданий с женщинами, пока те не заслужат этого на арене, звуки поцелуев подействовали на Спартака и чуть отвлекли его внимание от галла. Он поднял свой маленький круглый щит немного выше положенного, и галл, метнувшись к нему, словно угорь, мгновенно нанес ему рану в левую ягодицу.

Этого оказалось достаточно. И это был конец галла. Так быстро, что никто в толпе ничего

не увидел, Спартак повернулся на левой пятке и опустил свою кривую саблю на шею противника. Клинок вошел так глубоко, что перерезал позвоночный столб. Голова галла свесилась на сторону, упала на плечо и лежала там с глазами, полными ужаса, веки то опускались, то поднимались, а губы двигались, словно посылали поцелуй Спартаку. Послышались крики, визг, толпа задвигалась, словно взволнованное море. Кто потерял сознание, кто убегал, кого рвало.

Спартака увели в бараки.

— Ну все, хватит! — сказал ланиста. — Из тебя никогда, никогда не получится гладиатор!

— Но он ранил меня! — попытался оправдаться Спартак.

Ланиста покачал головой.

— Как такой умный человек может быть таким дураком? Дурак, дурак, дурак! С твоей внешностью, с твоими способностями ты мог бы стать самым знаменитым гладиатором во всей Италии, заработал бы себе денег, мне похвалу, а Луцию Марцию Филиппу — огромное состояние. Но в тебе этого нет, Спартак, потому что ты дурак! Такой умница и такой дурак! Сегодня же ты уедешь отсюда.

— Отсюда? А куда? — все еще сердясь, спросил фракиец. — Я должен отслужить свой срок!

— Ты дослужишь! Но не здесь. У Луция Марция Филиппа есть еще одна школа, не в Капуе, и туда я тебя отошлю. Это уютная небольшая школа — около сотни гладиаторов, около десятка учителей и самый известный в своем деле ланиста, Гней Корнелий Лентул Батиат. Старый варвар Батиат. Он из Иллирии. После меня, Спартак, ты увидишь, что Батиат — это чаша чистого яда.

— Я выживу, — спокойно сказал Спартак. — Мне ничего не остается.

На рассвете следующего дня крытый фургон приехал за высылаемым. Спартак быстро сел и обнаружил, когда засов с шумом затворил дверцу, что единственным сообщением между ним и внешним миром остались щели между плохо пригнанными планками. Он — пленник, который не мог даже видеть, куда его везут! Пленник! Это было так чуждо и ужасно для римлянина, что к тому времени, когда фургон въехал в очень высокие и грозные ворота гладиаторской школы Гнея Корнелия Лентула Батиата, пленник был в синяках, царапинах и почти без сознания, потому что всю дорогу бился об эти планки.

* * *

С тех пор минул год. Его двадцать пятый день рождения прошел в другой школе, а двадцать шестой — в школе, которую все обитатели называли Вилла Батиата. Никакого потакания на Вилле Батиата! Там находилось определенное количество людей, иногда оно чуть менялось, но в регистрационных книгах обычно записывали сто гладиаторов — пятьдесят фракийцев и пятьдесят галлов. Для Батиата они не являлись личностями. Только фракийцы и галлы. Все они пришли из других школ после какой-нибудь провинности, большей частью связанной с насилием или мятежом. Они жили как рудокопные рабы, разве что на Вилле Батиата их не сковывали цепями и хорошо кормили. Им было удобно спать, и разрешались свидания с женщинами.

Но по существу это было рабство. Каждый человек знал, что останется на Вилле Батиата до самой смерти, даже если выживет на арене. С возрастом, когда гладиатор уже не в состоянии больше выступать, он становился «доктором» или слугой. Этим гладиаторам не платили, интервалы между схватками были так коротки, что не позволяли ранам зажить, если дела требовали быстроты, — а у Батиата дела всегда развивались оживленно. Ибо цены в его школе были низкие, и приглашения приходили в основном от местных. Любой, у кого водились деньги и кто хотел почтить усопшего родственника, устроив погребальные игры, мог нанять пару гладиаторов Батиата.