Фавориты Фортуны
Шрифт:
— Только потому, что он хотел быть консулом, — сказал Красс, передразнивая капризный тон Помпея, каким тот говорил всякий раз, когда ему перечили. — Он большой мальчик!
— В некотором роде, да. — Цезарь повернул голову, посмотрел в лицо Красса, как всегда спокойное. — Это ты должен будешь заправлять всем. Он ведь ничего не умеет.
— Как будто я не знаю! Хотя он должен был уже кое-что усвоить из рукописного руководства Варрона по поведению сенатора и консула, — усмехнулся Красс. — Подумать только! Старший консул, которому приходится перелистывать руководство по поведению! Представляю, что сказал бы Катон Цензор.
— Он просил меня подготовить закон, согласно которому плебейскому трибунату будут возвращены все его
— Когда он мне что-нибудь говорил?
— Я отказался.
— Почему?
— Во-первых, потому что он заранее решил, что будет старшим консулом.
— Он знал, что будет старшим консулом!
— И во-вторых, ты сам очень хорошо сможешь составить любой закон, который вы двое хотите провести, — ты же был городским претором!
Красс покачал своей огромной головой, взял Цезаря за руку.
— Сделай это, Цезарь. Он будет счастлив. Как у всех испорченных больших деток, у него есть способность использовать нужных людей, чтобы достигнуть цели. Если ты отказываешься, потому что не хочешь, чтобы тебя использовали, то я согласен. Но если бы ты принял вызов, считая, что это добавит тебе опыта в законодательстве, тогда сделай это. Никто не узнает — об этом он позаботится.
— Ты совершенно прав! — засмеялся Цезарь, потом стал серьезным. — Я хотел бы это сделать. У нас не было порядочного плебейского трибуна с тех пор, как я был мальчишкой. Последним был Сульпиций. И я предвижу время, когда все мы будем нуждаться в законах трибуната. Было очень интересно для патриция общаться с плебейскими трибунами так, как я общался с ними последнее время. У Паликана я нашел уже себе замену, кстати.
— Кто?
— Некий Плавтий. Не тот, что из древнего рода Сильванов. Этот из Пицена и, кажется, из бывших вольноотпущенников. Хороший парень. Он готов сделать все, что мне нужно, через вновь вызванное к жизни Плебейское собрание.
— Плебейских выборов еще не было. Плавтий может не пройти, — заметил Красс.
— Пройдет, — уверенно ответил Цезарь. — Он не может проиграть, он — человек Помпея.
— Неужели это уже стало неизбежным в наше время?
— Помпею повезло, что ты будешь его коллегой, Марк Красс. У меня все стоит перед глазами вместо тебя Метелл. Кошмар! Но мне жаль, что ты не старший консул.
Красс улыбнулся, кажется, без озлобления.
— Брось, Цезарь. Я примирился. — Он вздохнул. — Но будет приятно, если Рим пожалеет о моем уходе больше, чем об уходе Помпея, когда наш срок закончится.
— Ну, мне пора домой, — молвил Цезарь, поднимаясь. — Я мало времени уделяю своим женщинам с тех пор, как вернулся в Рим, а им очень хочется узнать о выборах все.
Но одного взгляда на приемную было достаточно, чтобы Цезарь пожалел о своем решении прийти домой. Дом был полон женщин! Он насчитал шестерых: его мать, жена, сестра Ю-ю, тетя Юлия, жена Помпея и еще одна, которую он не сразу узнал, — его кузина Юлия. Юлия Антония — она была замужем за Марком Антонием, тем самым, которому поручили уничтожить пиратов. Внимание всех присутствующих было приковано именно к ней, и неудивительно: она сидела на краю кресла, широко расставив вытянутые ноги, и громко рыдала. Не успел Цезарь сделать и шага, как почувствовал сильный удар в поясницу. Резко обернувшись, он увидел крупного мальчика, несомненно ребенка Антония. Мальчишка стоял и ухмылялся. Но недолго! Цезарь мгновенно схватил его за нос и вытащил вперед. Раздались вопли, такие же громкие, как вскрикивания его матери. Впрочем, мальчишка не собирался сдаваться. Он ударил Цезаря ногой в голень, сжал кулаки и размахнулся. Одновременно с тем двое других, поменьше, кинулись на Цезаря, колотя его кулаками по бокам и груди, хотя толстые складки тоги заглушали удары.
Затем, слишком быстро, так что никто даже не успел заметить, как это произошло, все трое мальчишек были выведены из строя. Сначала
Рыдавшая мамаша замолчала и вскочила с кресла, чтобы наброситься на мучителя ее драгоценных сыночков.
— Сядь, женщина! — рявкнул Цезарь громовым голосом.
Она отбежала обратно к креслу и сникла.
Цезарь повернулся к стене, где громко ревели трое мальчишек.
— Если кто-то из вас двинется, он пожалеет, что родился на свет. Это мой дом, а не бродячий зверинец. И пока вы гости в этом доме, вы будете вести себя как цивилизованные римляне, а не как тингитанские обезьяны. Всем ясно?
Кутаясь в смятую грязную тогу, он прошел мимо женщин к двери своего кабинета.
— Я приведу себя в порядок, — сказал он обманчиво спокойным тоном, но мать и жена знали, что он сдерживается только железным усилием воли, — и когда вернусь, то ожидаю увидеть, что здесь воцарился мир. Заткните эту несносную женщину, если сама не затихнет, и отдайте ее сыновей Бургунду. Скажите Бургунду, что я разрешаю ему придушить их, если потребуется.
Цезарь отсутствовал недолго, но когда он вернулся, мальчишек уже не было, а шесть женщин сидели, словно аршин проглотили, в полном молчании. Шесть пар огромных глаз следовали за ним, когда он прошел мимо и сел между матерью и женой.
— Ну, мама, в чем дело? — вежливо осведомился он.
— Марк Антоний покончил с собой на Крите, — объяснила Аврелия. — Ты знаешь, что его дважды разбили пираты на море и один раз на суше, и он потерял все корабли и людей. Но ты, наверное, не знаешь, что пиратские командующие Панар и Ластен буквально заставили его подписать договор между Римом и Критом. Договор только что прибыл в Рим вместе с прахом Марка Антония. Хотя у Сената не было времени собрать заседание по этому вопросу, уже по всему городу говорят, что Марк Антоний навсегда опозорил свое имя. Народ даже прилепил к нему прозвище «Критский»! Почетного тут ничего нет, люди хотят сказать, что он — человек, который на Крите провалил порученное ему дело!
Цезарь вздохнул. Лицо его выражало скорее раздражение, чем сожаление.
— Он не подходил для этой работы, — произнес он, не желая выдавать свои чувства вдове, довольно глупой женщине. — Я понял это, когда был его трибуном в Гифее. Однако признаюсь, я не знал, что конец выйдет именно таким. Хотя некоторые признаки наличествовали. — Цезарь посмотрел на Юлию Антонию. — Я сожалею о случившемся, женщина, но не понимаю, что я могу для тебя сделать.
— Юлия Антония пришла узнать, сможешь ли ты организовать похороны Марка Антония, — сказала Аврелия.
— Но у нее есть брат. Почему Луций Цезарь не может этого сделать? — безучастно спросил Цезарь.
— Луций Цезарь на востоке с армией Марка Котты, а твой кузен Секст Цезарь отказывается что-либо делать, — сказала тетя Юлия. — В отсутствие Гая Антония Гибрида мы — ближайшая родня, которая есть у Юлии Антонии в Риме.
— В таком случае я организую погребальный обряд. Но будет лучше, если похороны пройдут тихо.
Юлия Антония встала, чтобы уйти. Посыпались носовые платки, броши, заколки, гребни. Казалось, она уже не держала обиды на Цезаря ни за его обращение с ее сыновьями, ни за его нелестную оценку способностей ее покойного мужа. «Очевидно, ей нравится, когда на нее орут и приказывают вести себя, как подобает, — думал Цезарь, провожая ее до двери. — Без сомнения, покойный Марк Антоний доставлял ей это удовольствие. Жаль, что таким же образом он не приучил своих детей к дисциплине, поскольку мамаша совершенно не способна сделать это». Ее мальчиков привели от Бургунда, где они приобрели полезный опыт. Сыновья Кардиксы и Бургунда посбивали с них спесь. Но, как и их мать, долго они не обижались. Все трое с опаской посматривали на Цезаря.