Фавориты Фортуны
Шрифт:
— Ясно, — промолвил Цезарь и замолчал.
Помедлив немного, Сулла встал с кресла и прошел к кушетке, где лежало одеяние flamen Dialis. Он поднял шлем из слоновой кости, украшенный острым зубцом и диском из шерсти, и стал перекидывать его с руки на руку.
— Ты сделал в шлеме хорошую подкладку, — заметил он.
— В нем очень жарко, Луций Корнелий, а я не люблю потеть, — объяснил Цезарь.
— И часто меняешь подкладку? — спросил Сулла, поднеся шлем к носу и нюхая его. — Пахнет приятно. О боги, как может вонять
Еле заметная гримаса промелькнула на лице Цезаря, но он пожал плечами и постарался превратить все в шутку.
— Издержки войны, — заметил он беспечно.
Сулла ухмыльнулся:
— Интересно будет посмотреть, как ты справишься с такими издержками, мальчик! Ведь ты немного педант, не так ли?
— В некоторых случаях — возможно, — ровным голосом ответил Цезарь.
Apex вернулся на кушетку.
— Значит, ты ненавидишь свою жреческую должность, а? — спросил Сулла.
— Я ее ненавижу.
— И все же Гай Марий настолько боялся мальчика, что связал его этой должностью.
— Могло показаться и так.
— Помню, в семье говорили, будто ты был очень умный и мог свободно читать, разбираясь в любом почерке. Можешь?
— Да.
Подойдя к столу, Сулла порылся в документах и письмах, отыскал нужный и протянул Цезарю:
— Читай.
Взглянув на написанное, Цезарь понял, почему Сулла выбрал для испытания именно это письмо. Написано было отвратительно: буквы налезали одна на другую, знаки препинания отсутствовали, так что текст представлял собой сплошные бессмысленные каракули:
Ты меня не знаешь Сулла но я хочу тебе кое-что сказать и это то что есть один человек из Лукании по имени Марк Апоний у которого есть в Риме богатое имущество и я просто хочу чтобы ты знал что Марк Красс включил этого человека Апония в список чтобы захапать его имущество по дешевке на аукционе и это он сделал ради двух тысяч сестерциев,
Цезарь закончил читать и посмотрел на Суллу. Глаза его весело блестели.
Сулла, откинув голову, расхохотался.
— Я так и думал! И мой секретарь тоже предполагал нечто подобное. Спасибо, Цезарь. Ты ведь раньше не видел этого письма и не мог подготовиться?
— Совершенно верно.
— Ужасно, когда не можешь все делать сам, — сдержанно заметил Сулла. — Это самое плохое, что есть в должности диктатора. Я вынужден использовать агентов — задача слишком трудная. Человеку, упомянутому в письме, я доверял. Я знал, что он жаден, но не подозревал, что жадность его до такой степени вопиющая.
— В Субуре все знают Марка Лициния Красса.
— В связи с его поджогами — горящими инсулами?
— Да. Его пожарные команды прибывают не прежде, чем он дешево купит имущество погорельцев, и только после этого гасят огонь. Красс становится самым богатым
— На имуществе внесенных в списки он тоже больше не разживется, — резко проговорил Сулла. — Он порочит мое имя. Я предупреждал его! Он не послушал. Я больше не хочу его видеть. Пусть хоть сдохнет.
Неловко было выслушивать все это. Какое дело Цезарю до неприятностей диктатора, связанных с его агентами? У Рима больше никогда не будет диктатора! Но Цезарь все ждал, надеясь, что рано или поздно Сулла перейдет к делу. Он чувствовал, что все эти посторонние разговоры были просто способом испытать его терпение, а возможно, и помучить.
— Твоя мать не знает этого и ты тоже, но я не приказывал убивать тебя, — заговорил диктатор.
Цезарь удивленно посмотрел на Суллу:
— Не приказывал? Но некий Луций Корнелий Фагит говорил Рии совсем другое! Он ушел с тремя талантами из денег моей матери — якобы за то, что пощадил меня, когда я был болен. Ты только что говорил мне, как ужасно быть вынужденным прибегать к услугам агентов, потому что они становятся жадными. Что ж, как вверху, так и внизу.
— Я запомню имя агента, и твоей матери вернут эти деньги, — сказал Сулла, явно рассерженный, — но дело не в этом. Дело в том, что я вообще не приказывал тебя убивать! Я приказал доставить тебя ко мне живым, чтобы задать те вопросы, которые я сейчас задавал.
— А после этого убить меня.
— Сначала я так и собирался.
— Но теперь ты дал слово, что не убьешь меня.
— Не думаю, что ты изменил свое решение относительно развода с дочерью Цинны.
— Нет. Я никогда не разведусь с ней.
— Это ставит Рим перед трудной проблемой. Я не могу приказать убить тебя, ты не хочешь быть фламином Юпитера, ты не разведешься с дочерью Цинны, потому что она — способ избавиться от жреческих обязанностей. И не трудись пускаться в высокопарные рассуждения о чести, этике, принципах!
И вдруг его изрытое болезнью лицо стало таким невероятно старым… Губы втянулись внутрь беззубого рта, потом зашлепали, словно что-то обсуждали сами с собою. Сулла был похож на Сатурна, размышлявшего, проглотить ли целиком очередного ребенка.
— Твоя мать рассказала тебе о том, что здесь произошло?
— Только то, что ты пощадил меня. Ты же ее знаешь.
— Аврелия — необыкновенная личность. Ей нужно было родиться мужчиной.
Самая обаятельная в мире улыбка озарила лицо Цезаря.
— Ты все время это говоришь! Должен признаться, я рад, что она — женщина.
— Я тоже, я тоже! Если бы она была мужчиной, мне пришлось бы приглядывать за своими лаврами. — Сулла хлопнул себя по бедрам и наклонился вперед. — Итак, мой дорогой Цезарь, ты продолжаешь оставаться проблемой для всех жреческих коллегий. Что нам с тобой делать?