Фаянсовый череп
Шрифт:
Хуже всего было то, что Юрий понятия не имел, как ему помочь. Тема была чересчур щекотливой, чтобы самому заводить разговор, а сделать вид, что ничего не произошло, тоже как-то не получалось. Если бы Светлов хотя бы попытался извиниться, Юрий охотно рассказал бы ему о том, как дико порой ведут себя люди, впервые попавшие под огонь, и какие сцены разыгрываются иногда перед открытым люком военно-транспортного самолета, летящего на двухкилометровой высоте. Далеко не каждому удается с первого раза справиться с собой, а уж о том, чтобы сохранить ясность мышления в такой ситуации, и речи быть не может. Юрий постарался
В конце концов Юрий разозлился тоже. “Какого черта, – подумал он. – Я что, должен перед ним заискивать? Просить у него прощения за то, что он струсил? Да аллах с ним, на что он мне сдался, этот сопляк? Мое дело – довезти его до места в целости и сохранности, а его переживания меня не касаются.
Он для меня просто груз, вроде мешка муки или ящика гвоздей."
Ему пришлось остановить машину, когда впереди показалось лежавшее поперек дороги молодое деревце. В какой-то мере это было даже кстати: двигателю микроавтобуса не мешало дать небольшую передышку. Юрий выбрался из кабины и подошел к препятствию.
Деревце оказалось осиной. У комля его диаметр достигал примерно двенадцати – пятнадцати сантиметров, негустая крона лежала на дороге, растопырив во все стороны завядшие длинные ветви. Юрий заметил, что по этой кроне совсем недавно кто-то проехал, – кто-то, для кого упавшее на дорогу дерево не являлось непреодолимым препятствием. Многие ветви были обломаны и измочалены, кора со ствола была содрана, обнажив белую древесину, а в твердом грунте под стволом имелось углубление, словно дерево совсем недавно с большой силой вдавили в поверхность дороги.
Юрий осмотрелся. Объехать эту штуковину нельзя, перескочить через нее на микроавтобусе тоже не представлялось возможным. Оставалось только оттащить ее в сторону. Шов на лопатке немедленно принялся ныть, напоминая о своем существовании и предупреждая о возможных последствиях. “Ну, Мирон, – подумал Юрий. – Погоди, дай только выбраться отсюда, я тебе прочту лекцию о сравнительных характеристиках микроавтобуса “фольксваген” и гусеничного вездехода…"
Он протиснулся между ветвями и ухватился за округлый, слегка шероховатый ствол. “Плохо будет, если шов разойдется, – подумал он. – Я ведь даже не знаю, есть ли у меня в аптечке бинт и пластырь…"
Дерево пошло неожиданно легко, и, бросив взгляд налево, Юрий увидел Светлова, который, морщась от усилий и упираясь в землю подошвами своих новеньких фирменных “рибоков”, молча и упорно, как муравей, тащил осину к обочине, мертвой хваткой вцепившись в верхушку.
Потом они забрались обратно в машину и закурили. Курить на ходу было трудновато: машину так швыряло, что существовала реальная возможность попасть кончиком сигареты себе в глаз. Дверцы “каравеллы” были распахнуты, дым ленивыми клубами выплывал наружу, отпугивая комарье. Юрий сидел, расслабленно слушая шорох листвы, пение каких-то невидимых лесных пичуг и мерное тиканье остывающего двигателя. Светлов по-прежнему молчал, но в этом молчании уже не осталось отчужденности. “Совместная работа сближает и примиряет, – подумал Юрий. – А может, это только мне так кажется? Принять желаемое
Светлов звонко прихлопнул на щеке проникшего сквозь дымовую завесу комара, щелчком сбил пепел с сигареты и сказал:
– А до черта их здесь, этих кровососов.
– Есть такое дело, – осторожно откликнулся Юрий.
Интересно, подумал он. Ну и что дальше? у – Впрочем, кровососов повсюду навалом, – продолжал Светлов. – Куда ни глянь, кругом паразиты. Так и норовят из тебя кровь выпить.
– Жить за чужой счет проще, чем самому работать, – ответил Юрий. – Но тебе не кажется, что все это довольно банально? К чему это ты, а?
– Сам не знаю. – Светлов аккуратно загасил сигарету о грязную подошву кроссовка и бросил скомканный окурок на дорогу. – Настроение такое… Странное, в общем, настроение. Наверное, мне следует перед тобой извиниться…
– Но тебе что-то мешает, – закончил за него Юрий. – Значит, не извиняйся. Я это как-нибудь переживу, а ты запомни, что в этой жизни непоправима только смерть. Остальное можно изменить или просто забыть.
– Это тоже довольно банально, – заметил Светлов. – И потом, с этим согласны далеко не все. Мирон, например, сказал мне прямо в глаза, что я дерьмо. Точнее, говно.
– Работа у него нервная, – сказал Юрий. – Разволновался и наговорил лишнего. Бывает. Главное, чтобы ты сам о себе так не думал. Вернее, думать ты можешь что угодно. Тут важна не твоя самооценка, а выводы, которые ты из нее сделаешь.
– Черт, – поморщившись, сказал Светлов, – только вот этого не надо, а? Самооценка, выводы, самоусовершенствование… Мне вся эта болтовня еще в детстве оскомину набила. У меня мама психологом работает, так что таких словечек я уже наслушался до тошноты. В общем, вся эта ситуация не дает тебе права меня поучать, понял?
– Во-первых, дает, – спокойно ответил Юрий, – а во-вторых, чего ты взвился? Ведь это же так и есть на самом деле! При чем здесь те или иные слова и даже твоя тошнота? Вот окурок. – Он поднял повыше сгоревший почти до фильтра бычок и показал его Светлову. – Его можно назвать как угодно и описать любыми словами, но суть от этого не изменится: бычок останется бычком, разве что станет короче или потухнет за то время, которое уйдет у тебя на его описание. Разница между человеком и этой штуковиной заключается в том, что человек может изменить свое будущее по собственной воле, а окурок не может. Человек – штука хитрая. Я назову тебя чистым золотом, а ты в это время сделаешь что-то.., скажем так, нехорошее. Я скажу, что ты дерьмо, но, пока я буду говорить, ты снова превратишься в золото… В общем, я запутался. Не умею я теории разводить.
– Это заметно, – ухмыльнулся Светлов. – Теоретик из тебя, как из меня спецназовец.
Юрий окинул его внимательным, каким-то очень профессиональным взглядом и удовлетворенно кивнул.
– А что, – сказал он, – материал неплохой. Пару месяцев погонять тебя по полосе препятствий, выбить из тебя дурь, как следует натренировать, и получится коммандос хоть куда. Если хочешь знать, когда я впервые прыгал с парашютом, чуть было не вышла некрасивая история.
– “Чуть” не считается, – поняв намек, уныло ответил Светлов.