Файл №314. Химеры — навсегда!

Измайлов Андрей

— Продолжай!

— Ты не тронешь меня, начальник?

— Пока нет. Продолжай!

— На чем я остановился?

— На простаках.

— Не на шлюхах?

— На простаках, Магулия!

— Ага!.. Только простаки с вашего прогнившего Запада еще думают, что, заточив Зло в стенах карцера, они победили Его! В России вы не жили!

— Все Зло из России?

— Зло везде! И одним мановением пальца Оно заставляет лизать человечество сальные сковороды Ада, лишь бы увидеть отражение Его.

— И что же, так случилось и вчера ночью?

— А что случилось вчера ночью?

— Не знаешь, Магулия?

— Откуда?! Я тут сидел! Картинку рисовал! Его отгонял!

— Плохо рисовал,

Джордж. Плохо отгонял.

— Начальник?!

— Зло, Джордж, вчера щелкнуло пальцами. Снова щелкнуло.

— Начальник?!

— Пострадал юноша. Рэм Орбитмэн.

— Что, правда, такая фамилия бывает?

— Бывает. Еще и не такая.

— И человек такой есть?

— Да, Джордж.

— Я думал, твоя бешеная меня на пушку брала…

— Нет, Джордж.

— Щ-щени дэда!..

— Джордж?

— Щ-щени дэда!..

— Не понял!

— И не надо. Это по-грузински.

— Переведи.

— Не могу. Женщина здесь. Сам догадайся.

— Понял!

— Начальник! Ты хочешь сказать, что Оно вчера опять на кого-то напало?!

— И лишило глаз, Джордж. И языка. И фаллоса… Что скажешь, Джордж?

— Щ-щени дэда!!!

— А поподробней?

— Оно нашло кого-то другого!!! Нового! Точно так же, как нашло меня!.. Ня! Ня! Ня-ня-ня-ня-ня!!!

— Молдер, у него припадок!

— Скалли, у него припадок! Лязг ключа. Скрежет двери. Свет! Яркий, режущий свет!

— Сержант! Я сказал, без стука не входить!

— Агент Молдер? Какой я вам сержант?!

— Патерсон?

— Полковник Патерсон!

— Слава богу! Никто вас за язык не тянул! Буду знать, в каком вы звании, Патерсон А то вы все в штатском, в штатском…

— Молдер, не юродствуйте! Могу ли я с вами переговорить?

— Могу ли я… Хочу ли я…

— Агент Молдер! Будьте добры соответствовать!

— Чему? Кому?

* * *

Весь мир — театр, все люди — актеры в нем. Сказал Шекспир. А он классик. Следовательно, прав. И его утверждение верно.

Однако другой классик сказал: подвергай всё сомнению.

Итак, почему для Шекспира весь мир театр? Потому что он всю сознательную жизнь только и делал, что писал всяческие трагедии-комедии для сцены. Отними у него это занятие — и чем ему тогда заняться в дремучем средневековье? В лавке торговать? Горшки обжигать? Репу сажать? Занятия не хуже любого другого. Но кто бы тогда знал о Шекспире? Никто. Вот и сказал он: весь мир — театр. Абсолютно верное утверждение. Но! Лично для него. И люди лично для него, само собой, только актеры. Как для полководца все люди — солдаты. Как для врача все люди — пациенты. Как для мошенника все люди — лохи.

Таким образом, неопровержимо доказывается, что не весь мир — театр, не все люди — актеры в нем. Как частный случай — пожалуй, но — избегайте обобщений. Подумаешь, классик! Да и некоторые иные классики вовсе отказывают Шекспиру в праве называться классиком, тот же Лео Толстой, к примеру. Да и некоторые скрупулезные литературоведы вовсе отказывают Шекспиру в праве авторства всяческих трагедий-комедий, не он, дескать, написал, другой кто-то, почерк не совпадает. Да и некоторые дотошные гробокопатели вовсе сомневаются: а был ли Шекспир? может, никакого Шекспира и не было?

И правильно! Это ж надо ляпнуть: «Весь мир — театр, все люди — актеры в нем»!

Не так!

Потому что мир, конечно, не свободен от условностей, но не до такой же степени, как на театре. А на театре в первом действии спектакля пол моют, во втором же действии как бы десять лет прошло — и пол еще мокрый.

Потому что люди, конечно, повседневно играют различные роли, в том числе, и несвойственные им. Но поведенческая убедительность даже у самого никудышного лицедея в жизни много

выше, нежели у актеров на театре. А на театре выходят, допустим, крампе два персонажа и начинают оживленный диалог — как бы друг с другом, но лицом к залу: «Помнишь ли ты, как десять лет назад впервые пришел ко мне желторотым птенцом-неучем, который не мог сказать, сколько будет дважды два? Помнишь ли ты, сколько нам пришлось совместно помучиться днями и ночами, прежде чем ты наконец усвоил, что дважды два — четыре? Помнишь ли ты, как не выдерживали твои нервы и ты готов был разорвать со мной деловые и личные отношения и даже однажды не разговаривал целую неделю? Помнишь ли ты, как потом по размышлении здравом мирился, признавая за собой излишнюю горячность, столь свойственную молодости, в противовес моей хладнокровной мудрости? Помнишь ли ты? — Да, я помню! Я все, конечно, помню! Как на протяжении этих незабываемых десяти лет взволнованно ходил я по комнате и что-то гневное в лицо бросал тебе. Но помнишь ли ты, как, научив меня всему, что знал сам, наотрез отказывался перенимать то прогрессивное и здравое, что предлагалось с моей стороны? Помнишь ли ты, как мне однажды и не однажды удалось поставить тебя перед фактом, что дважды два — не всегда четыре, но иногда и пять, а то и все шесть? Помнишь ли ты, как после нашей с тобой особо бурной дискуссии ты кричал: „Карету мне, карету… скорой помощи!“ — а когда она так-таки приехала по вызову, ты пытался запихнуть в нее меня? Помнишь ли ты?»

Главное, завзятые театралы, упрямо и ошибочно полагающие, что весь мир — все-таки театр, а все люди — все-таки актеры в нем, готовы в лепешку расшибиться ради того, чтобы урвать лишний билетик! А потом сидят в душном зале на откидных дискомфортных стульчаках и, затаив дыхание, зрят, как парочка паяцев на мокром полу обменивается информацией, навязшей в зубах и того, и другого — до изжоги.

Ну не идиотизм ли? В реальной жизни разве так бывает?

Бывает изредка, бывает. Но и называется подобная идиотская манера общения театральной (вот-вот!). И бывает она, подобная манера, когда люди встретились и не столько обмениваются новостями, сколько выражают свое отношение к визави, демонстрируя окружающим: век бы его не видеть, но раз уж пришлось, то пусть послушает, и вы все послушайте и намотайте на ус, чтобы потом не говорили, мол, нас не предупредили! При этом окружающие на безусловном рефлексе подхватывают идиотскую манеру, пытаясь как-то смягчить ситуацию, примирить старинных приятелей-неприятелей или, минимум, удержаться в рамках должного приличия. Театр, да и только!

Театр и есть.

Место действия — тюремный коридор Исправительного комплекса в Лортоне. На заднем плане — закрытая дверь карцера-одиночки. Время от времени мимо действующих лиц проходят туда-сюда надзиратели в форменной одежде с репликой: «Извините, господа, здесь не положено!»

Действующие лица:

Вильям Патерсон — глава орготдела поддержки следствию, полковник в штатском, дороден, лысоват, в летах, но еще крепок.

Цинци Хачулия — помощник Патерсона, лейтенант в штатском, атлетически сложен, блондин, молод, ладонь перевязана бинтом.

Фокс Молдер — спецагент ФБР… ну все знают.

Дэйна Скалли — спецагент ФБР… ну про нее тоже все знают.

Патерсон:

— Цинци! Позволь представить тебе спецагента ФБР Фокса Молдера. Этот молодой человек когда-то учился у меня и подавал большие надежды. Но впоследствии пренебрег моими советами и занялся откровенной чушью, используя полученные знания не по прямому назначению. Специализируется на поиске маленьких зеленых человечков в летающей посуде, а также на всякого рода выползнях, свежих костях, пустынях цвета крови. Как это ни прискорбно, однако нам теперь придется работать вместе с ним.