Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
— Будет отстаиваться в гавани, — упрекнул он Голицына, — поднимай якоря, спеши к Аландам, надобно шведов отвадить навсегда. Как договорились, завлекай в шхеры и азардуй. Не позабудь абордажные лестницы.
Удача сопутствует смелым. Князь Голицын помнил напутствие царя. При встрече у острова Гренгам с превосходящей по силе шведской эскадрой не оплошал. Во-первых, завлек неприятеля в шхеры. При первых попытках развернуться, навести пушки шведские корабли сели на камни, а тут-то морская пехота взяла шведов на абордаж. Трофеи — четыре фрегата и четыреста пленных — привел генерал Голицын к устью Невы.
Сражения у Гренгама и Гангута удивительно совпали
Тридцатого августа 1721 года Россия и Швеция подписали «вечный истинный и ненарушаемый мир на земле и на воде».
«Николи наша Россия такого мира не получала», — с облегчением вздохнул Петр.
На площадях трубили трубачи, палили корабельные и полковые пушки на Троицкой площади. На улицы выкатили кадки с вином и пивом, начались многодневные и многолюдные торжества в Петербурге, Москве, по всей России.
Петр жаловал генералов и адмиралов. Апраксин уже имел высший флотский чин, ему одному присвоили носить в море особый кайзер-флаг. Давно прощенный Крюйс стал адмиралом, Меншиков и Сиверс — вице-адмиралами. Первый чин шаутбенахта из русских капитанов получил Наум Сенявин…
Не остался без внимания подданных верховный иерарх виктории. Девять сенаторов, среди них Апраксин, просили царя принять титул «Отца Отечества, Императора и Великого».
После этого Апраксин поздравил императора с новым флотским чином. Создатель флота «в знак понесенных своих трудов принял от генерал-адмирала и других флагманов чин полного адмирала».
Петр ответил кратко:
— Конец сей войны таким миром получен не чем иным, токмо флотом…
На площадях для народа били фонтаны из красного и белого вина, вечером по городу сверкала иллюминация и вспыхивали фейерверки, берега Невы сплошь светились огнями. В полдень загрохотала тысяча орудий.
Любил царь веселиться, иногда и просто без причины, от души. Теперь повод был неординарный. Два десятка лет беспрерывных схваток с неприятелем, смерть товарищей, риск, напряжение сил, испытание стойкости. Теперь уж гулять так гулять. Началось веселье на берегах Невы, закончилось в Белокаменной…
Часть шестая
С чистой совестью
Труженик всегда найдет применение и приложение своим способностям, как говаривал Апраксин, «по силе ума своего».
В военной службе карьера неотъемлемая часть жизни человека. Здесь тоже, чего греха таить, не обходится и без кривых дорог, мздоимства и подношений, торговли должностями. Не брезговали этим в те времена боярин Шеин и фельдмаршал Шереметев, гноятся эти «язвы» в армии и по сию пору.
Апраксин всегда шел прямой дорогой, никого не «забижал», не отпихивал, не перебегал кому-либо дорогу и никогда не завидовал чужой славе. Ратный труд поднимал его по ступенькам службы соразмерно воинскому мастерству, исполнению воинского долга, личной храбрости и отваге на суше и в море. А море, как известно, таит в себе ежеминутно смертельную опасность и в мирные дни, когда не свистят пули…
Разными путями добывался достаток. Одни занимались открытым разбоем на дорогах, и не только «подлые» люди, а и именитые, как князь Одоевский. Другие мошенничали, третьи брали мзду, часто без предела. За всем не уследишь, но Петр по мере сил всегда пресекал зло. «Откуда деньги?» — был для него важный вопрос.
Немилосердно карал царь мздоимцев. Без колебаний отправил на эшафот князя Матвея Гагарина, казнил за подобные провинности других, не жалел и близких людей…
Не раз Яков Долгорукий пытался
Федор Апраксин жил на свое жалованье, доходы от наследственных вотчин и деньги, которые дарил ему царь. Немалые суммы поступали за счет захваченных у неприятеля кораблей, судов, так называемые призовые деньги. Иная посудина стоила не один десяток тысяч рублей.
Деньги Апраксин не складывал в мошну. Построил добротный дом, жил открыто, а «гостеприимство его было беспредельно». Так о хлебосольном адмирале повествует современник: «Дом его в два этажа находился там, где теперь Зимний Дворец; большой сад извивался по берегу Невы до нынешнего Адмиралтейского бульвара. Убранство комнат соответствовало обширности здания: везде видны были штофные обои, столы с насечками из кости или разноцветного дерева, с вызолоченными ножками, кресла и стулья с высокими спинками, обитые рытым бархатом. Всякий день в четыре часа пополудни ставились у него для полдника, летом в аллеях или беседках сада, зимою в обширных галереях дома, столы одни с холодными кушаньями, сахарными закусками и плодами на серебряном вызолоченном сервизе, другие с винами разного рода. Апраксин, отдохнув после обеда, приходил в залу, где его ждали собравшиеся гости. При звуках духовой музыки, расположенной в разных концах сада или галереях, гости садились за столы, и начиналась пирушка. Одни уходили, другие приходили; слуги переменяли блюда и особенно бутылки. Беседа продолжалась до десяти часов вечера».
Апраксин имел особый дар угощать. Редко, кто уходил от него не навеселе.
Но такие вечера выпадали нечасто. В войну генерал-адмирал редко бывал в Петербурге. Да и теперь пропадал в заботах. Каждый день видели его в экипажах, Адмиралтействе, Новой Ладоге, Олонце, Галерной гавани. При всем том, заметил современник, на службе «любит трезвость, входит во все нужды подчиненных, но при этом не дает никому преимущества. Откровенность — его любимица».
Не оставался он равнодушен к людям, помогал ближним. Пестовал многочисленных племянников, покровительствовал Александру Петровичу и свойственнику Андрею Хрущову на флотской стезе. Лелеял своего младшего племянника, своего тезку Федора Андреевича, не забывал и племянниц, не говоря о братьях, которым всегда приходил на помощь…
Смолкли пушки на Балтике. Артиллерийский салют перекатами разносился над бескрайней дельтой Волги. Тысячи встревоженных птиц закрыли полнеба. Началась «персидская» кампания…
— Ишь их, — хохотал Петр, — надо же, тьма какая. А все, генерал-адмирал, твой кайзер-флаг причиною.
На гафеле флагманского струга впервые трепетал «королевский» стяг российского адмирала. Спустя полвека таким флагом пожалуют Григория Потемкина.
Апраксин переходил с борта на борт, посматривал, как один за другим на астраханском рейде снимаются с якорей суда флотилии.
Двести пятьдесят вымпелов повел в «низовой» поход генерал-адмирал.
Адмирал Петр Михайлов командовал авангардом. Стоя на корме, смотрел на уплывающую вдаль пристань. Среди разношерстной толпы провожающих особняком, в белом шелковом платье, стояла Екатерина Алексеевна.
«Слава Богу, от баб наконец-то избавились», — облегченно вздохнул Апраксин. За три недели плаванья от Москвы беспрерывный женский пересуд, который был в усладу Петру, порядком надоел генерал-адмиралу. «Взял моду на корабли с бабами таскаться…»