Фёдор Достоевский. Одоление Демонов
Шрифт:
Однако автор, записывая в июле (?) еще одну программу по Нечаеву и замечая, какие именно пункты этой программы следует подать «от писателя», впервые за полтора года подвел итог. «NB) Итак, всё в лице Нечаева….Важнейшее поэтому для романа — отношения Нечаева и Князя».
Но что же было до июльского (?) плана? Ведь и тот и другой персонажи были выведены на сцену и публично сосуществовали в романном пространстве с 23 января 1871 года.
До памятного августа 1870 года, когда в порыве внезапного вдохновения Достоевский перечеркнул все написанное, его интересовала как бы только одна часть проблемы: отношение Князя к Нечаеву (то есть Ставрогина к Петру Верховенскому).
«Князь сходится с Нечаевым и толкует с ним о возрождении».
«Ищет укрепиться в убеждениях у Шатова и у Голубова. Ищет и у Нечаева».
«Именно льнет потому к Нечаеву, что видит силу убеждений».
Страница из черновой тетради Ф. М. Достоевского с заметками к «Бесам»
«С удивлением и любопытством приглядывается к Нечаеву и прислушивается — желая угадать наконец: на чем это люди так твердо могут стоять?»
Ближе к августу, когда роль Князя уже определилась и он стал «обворожителен, как демон», приоткрылась и вторая сторона проблемы: отношение Нечаева к Князю. На этом этапе оно было сформулировано в духе общего авторского намерения: «Князь обворожил и Нечаева».
Видимо, этой формулы Достоевскому было достаточно, чтобы в русле общих представлений о коллизии между супергероем и экс — героем начать роман. Ведь новое погружение в сюжетную линию Ставрогин — Верховенский произошло только в ноябре, месяц спустя после того, как в Москву было отослано начало и героям предстояло пуститься в самостоятельное плавание. Обдумывая в те дни продолжение романа, автор записал: «NB) Князь — другНечаева. Тот, впрочем, ему не доверяет всех тайн, хотя очень с ним откровенен, страшно его уважает, знает, что Князь не донесет, и почти готов (и желает) открыть ему все тайны, а останавливается каждый раз (и так до конца) потому, что есть что-то постоянно его удерживающее и внушающее ему убеждение окончательное, что Князь все-таки не тот человек.Хотя, впрочем, Князь и угадывает почти все тайны и замыслы Нечаева на деле, и тот знает, что тот угадывает, и даже с ним советуется о многом».
Спустя месяц, в конце декабря 1870–го, в черновых записях появилось еще одно замечание с авторской пометой «ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ»: «Князя с Нечаевым связывают взаимность тайн случайная. Но Нечаев многое от него скрывает (хотя колеблется открыть, видя громадное лицо). Он изучает его».
Чувствуя, быть может, что «взаимность тайн случайная» как-то слишком туманно изображает обоих героев и что-то в их «дружбе» явно ускользает от него, Достоевский хотел помочь себе «технически»: « Главное — особый тон рассказа, и всё спасено.Тон в том, что Нечаева и Князя не разъяснять».
Позже, когда принцип «дружбы» Нечаева и Князя стал понятен Достоевскому до кристальной ясности, он много раз срывался со спасительного «особого тона» — просто потому, что не нужно было больше спасать «всё» от изъянов незавершенной интриги. Настал момент, когда туман рассеялся и «взаимность тайн случайная» обрела осязаемые черты.
Достоевский не мог даже предположить, собираясь в конце июня 1871 года в отъезд, что дома, в России, в Петербурге, прямо как по заказу, откроется судебный процесс над прототипами его персонажей. Но уже снова испытывал он ощущение мучительного тупика, бега на месте или
Все предшествующие, заграничные записи Достоевского об отношениях Нечаева и Князя, а особенно об отношении Нечаева к Князю, неопровержимо свидетельствуют, что впервые Достоевский прочел «Катехизис», когда вернулся в Россию.
Программа «О ТОМ, ЧЕГО ХОТЕЛ НЕЧАЕВ», лишь предположительно датируемая июлем 1871 года — на тех зыбких основаниях, что она мало чем отличается от программы майской, — содержала свежие следы только что происшедшего знакомства с умопотрясающим первоисточником: кажется, будто немедленно по прочтении документа автор переносил его волнующую тайну прямо в сюжет и она, эта тайна, становилась основной и наконец обретенной пружиной интриги.
Летом 1871 года, в Петербурге, Достоевский читал «Правительственный вестник» (№ 162), где был опубликован «Катехизис»; внимание автора «Бесов» особенно должен был привлечь раздел «Отношение революционера к обществу».
«§ 14. С целью беспощадного разрушения революционер может и даже часто должен жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционер должен проникнуть всюду, во все низшие и средние сословия, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, в III Отделение и даже в Зимний дворец.
§ 15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий…
§ 18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом, ни энергией, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием, силой. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами, путями; опутать их, сбить с толку и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, влияние, связи, богатство и сила сделаются, таким образом, неистощимою сокровищницею и сильной помощью для разных предприятий.
§ 19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибирать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их донельзя, так чтобы возврат для них был невозможен, и их руками мутить государство».
Очевидно: отношения Нечаева и Князя окончательно определились в романе после того, как был прочитан и проштудирован «Катехизис». И надо думать, тогда же, в конце июля 1871 года, в программе «О ТОМ, ЧЕГО ХОТЕЛ НЕЧАЕВ» Достоевский записал тезисы, которые можно было бы назвать конспектом «Катехизиса»: «Нечаев сильно осматривает, экзаменует и сортирует людей. Часть его деятельности в романе».
«Взаимность тайн случайная», которая определяла романную интригу еще совсем недавно, утратила свое случайное качество; сюжет резко криминализировался; герой — заговорщик готовился к охоте на соратников, собирал на них компромат и расставлял капканы; легальная «дружба» Нечаева и Князя накапливала яд подпольной ненависти; под личиной благопристойного приятельствования таилась смертельно опасная угроза.
Решающее значение приобретал фактор тактики: впервые о специфической тактике Нечаева по отношению к Князю Достоевский задумался в июльской программе.