Федор Годунов. Потом и кровью
Шрифт:
Ха. Устыдятся они, как же! На царя руку не поднимут. Держи карман шире! Вот тот же дьяк Ширифутдинов, что в «моём удушении» участвовал, настолько устыдится, что через пару месяцев после «моего убийства» и Лжедмитрия резать пойдёт. Другое дело, что не проканало у него это дело во второй раз, но тут сам факт важен. У этой сволоты рука не дрогнет.
— Нет, владыка. Я принял решение.
— Ну, так быть по сему, — вновь ударил посохом патриарх. — Отпишу грамотку о тебе Иасаафу, игумену Пафнутьево-Боровского монастыря, да с иноком сегодня и отошлю. То человек мне близкий. Не
Ага. Ты это Гришке Отрепьеву скажи. Очень он этому утверждению удивится. И всё же, на душе немного отлегло. Пока всё хорошо складывается. Лучшего места, чем Пафнутьево-Боровский монастырь, чтобы правление Лжедмитрия переждать, мне не найти. От Москвы недалеко, но всё же особняком стоит. Да и игумен там, и впрямь, человек надёжный. Это же он вскоре архимандритом в Сергиево-Троицкую лавру станет и его героическую оборону от отрядов Сапеги и Лисовского возглавит. Так что неплохо бы мне с этим человеком контакты навести и к себе расположить. Ну а постриг… Как только соберётся игумен со мной обряд провести, на Божье видение сошлюсь. Мол, велел мне Господь ровно год в послушниках проходить. В это время таким не шутят. Должен игумен поверить.
Ладно. Будем считать, что надёжное место, где можно будет спрятаться после побега из Москвы, я нашёл. Остался сущий «пустяк». Этот самый побег осуществить.
— Я это понимаю, владыка, — изо всех сил скорчил я рожу, изображая смирение и покорность судьбе. — Вот только чтобы постриг принять, мне сначала из Москвы как-то выбраться нужно.
Иов ещё больше помрачнел. Старый патриарх прошаркал, тяжело опираясь на посох, обратно к креслу, осторожно сел, морщась от боли в суставах.
— Чего ты хочешь?
— Немногого, владыка. Всего лишь письмецо Ивану Чемоданову передать. А ещё Ксении помочь.
Багровый солнечный диск едва приподнялся над домами, играя по крышам кровавыми бликами. Прохладный утренний ветерок ласково провёл влажными ладошками по щекам, тщетно пытаясь остудить, бурлящую в жилах кровь.
С силой стиснув руками оконную раму, я напряжённо вглядывался в лежащий передо мной город.
Москва уже проснулась. Петухи давно смолкли, устав до хрипоты возвещать о наступающем дне. Теперь на смену им пришёл пока ещё не смелый гул спешащего по своим делам люда: занимали свои места лоточники, вяло переругивались мастеровые, бренчали бердышами стрельцы. Вдалеке жалобно заскулил пёс и тут же смолк, будто захлебнувшись собственным лаем.
Вот так и со мной может получиться, если хоть что-то сегодня не по плану пойдёт. Теперь вся надежда на Чемоданова. Я невесело усмехнулся. Вот же! Чемодан ещё не изобрели, а фамилия уже есть. Или это кто-то из его потомков его и придумал? Впрочем, какая разница? Главное, что если кому и доверял мой предшественник всецело, так это своему «дядьке», воспитывающему царевича с малых лет. Соответственно, пришлось довериться и мне. И теперь гадать, кусая от собственного бессилия губы; дошло ли моё письмо до окольничего, смог ли он собрать хотя бы с десяток верных людей, ждёт ли меня сейчас на Красной площади
Ладно, чего гадать? Хватит и того, что всю ночь, сомнениями терзаясь, глаз сомкнуть не смог. А теперь времени на рефлексию не осталось. Теперь действовать нужно.
Решительно мотнув головой, тяну из-под кровати верёвку с ножом. Всё же хорошо, что Бельский на крайние меры не решился, ограничив мою свободу пределами дворца. Гуляй, где хочешь, вооружайся, как сумеешь. В оружейную я, правда, не попал, так и не сыскав ключ от запертой двери. Зато вон ножом разжился, верёвку у челяди востребовал.
Я невесело усмехнулся, вспомнив вытаращенные глаза истопника. Наверняка подумал, что я вешаться от безысходности собрался.
Ага, сейчас! Не дождётесь! Мне теперь, главное, чтобы под моим окном никто не шлялся и как я спускаюсь, не увидел. Тогда будет шанс и до Фроловских ворот добраться.
Ещё раз выглядываю в окно, теперь уже внимательно оглядываясь по сторонам. Вроде пусто. Стрельцы с другой стороны у входа во дворец расположились. Да и не ждёт этакого трюка от меня никто. Здесь цари через окна не лазиют. Хотя, через год Гришка Отрепьев как раз в окно сиганёт и ногу себе сломает. Ну, так у него просто верёвку себе достать, времени не было!
Криво усмехнувшись, вновь лезу под кровать, теперь уже за подрясником и скуфьей. Мда. Легче было у патриарха согласие на побег добиться, чем разрешение в послушника переодеться получить. Целое словесное сражение выдержать пришлось. В итоге, Иов своей властью посвятил меня в послушники и, лишь свершив обряд, выдал так необходимую одежду.
Мне осталось лишь головой покачать. Экая щепетильность. И после этого некоторые ещё смели называть православных еретиками и к крестовым походам на Русь призывать? Да в той же Италии в это время римские папы, особо не стесняясь, семьи заводят и своих сыновей в кардиналы и епископы с малолетства возводят. Светский кардинал. Этот термин — чисто католическое изобретение. Эксклюзив, так сказать!
Вытаскиваю из сундука небольшой заплечный мешок со всем золотом и драгоценностями, что оказались под рукой, кладу в него царскую печать и шапку Мономаха.
Эх! Саблю бы взять да где я её под подрясником спрячу? Как и царские регалии, что самозванцу в качестве трофеев придётся оставить. Ладно. Пусть годик попользуется. Мне и печати на первое время хватит. Она похлеще иного меча ударить может.
Тут как раз случай можно вспомнить, что уже через год после моего «убийства» случился.
Когда убили первого Лжедмитрия, в Литву сбежал один из его сторонников — дьяк Молчанов. И не просто сбежал, а ещё и царскую печать с собой прихватить не забыл. И начал с этой печатью, от имени будто бы спасшегося царя, грамоты во все стороны рассылать. Так вот. Этого оказалось достаточно, для начала восстания Ивана Болотникова, которое до стен самой Москвы докатилось. Вот она какова, сила печати царской!
Спуск особых затруднений не доставил. Завязал потуже пояс, фиксируя спрятанный под одеждой нож, закинул мешок на плечо, быстро соскользнул, едва не повредив ладони. Прислушался, напряжённо вглядываясь в темноту.