Федор Волков
Шрифт:
Девицы завизжали, захихикали, начали кидать в «обидчика» щепочками. Парни загоготали… Шумский быстро и ловко подбирал давно знакомые присловья, вспоминая раньше заученное, фантазировал сразу «из головы», не умолкал ни на секунду, чтобы дать возможность комедиантам подготовиться:
«Коль собрались — ждите череду, Не молотите языками лебеду, Не верещите, что сорока, Из оного не выйдет прока. Всему свой черед. И солнышко ино работает, а ино и отдых берет».Смотрители запальчиво закричали:
— Солнышко-то работает эва с какой рани!
Шумский решил разделаться с неугомонной публикой по-свойски:
«Вы вот что, ребята, Комедианты люди вежливые, Сговорчивые и очестливые, Коли с ними по добру да по хорошу. Не ндравится — пожалте за дверь, на порошу. Известно, вы привычны так: Обронил пятак, собрал четвертак И ну кричать: расхватали! Как вы к нам, так и мы к вам. Брат за брата, голова уплата. Не ндравятся наши порядки — С нас взятки гладки: Взял боженьку за ноженьку Да и об колоду, Али бо за хвост да в воду».Смотрители захохотали, захлопали в ладоши, закричали в восторге:
— Ловко чешет, дуй его горой! Не язык — бритва! Чай, на ремень правит, сам брадобрей! Вали, Шумской!
«Минутку терпенья, Будет вам представленье. Вот токо перекручу онучки, Да подожду вон той далекой тучки. Что она несет, дождик али снег, Али и вовсе ничего нет? Разведаю, тогда вам доложу, А покеда посижу да погожу»,Шумский умолк и с серьезным видом расселся на помосте. Смотрители хихикали, ждали, что будет дальше. Шумский долго любовался на свои сапоги, потом снял один и начал рассматривать в него публику, как в подзорную трубу: сапог был без подошвы. Смотрители хохотали от души, особенно девицы.
Публика собралась самая разношерстная. Старики и молодежь. Девицы в ярких сарафанах, румяные, ядреные, с косами до колен, со стеклярусными поднизями на головах. Некоторые одеты по-модному, в юбках «на фижбиках» [13] , рукава пуфами. Парни в широченных синих китайчатых рубахах, с огромными красными ластовицами, вшитыми подмышки. Некоторые в щегольских поддевках синего сукна, реже — в немецких кафтанах и камзолах. Чуйки, сибирки, епанечки, шляпы гречушниками. Босоногая детвора в длинных ярких рубахах, иные без штанов, — этих больше всего. Жеманные мещанки в киках [14] , во вдовьих темных нарядах, — скромные неулыбы, губки сердечками. Старушки в черных платочках, в синих до мотканных «монашеских» сарафанах. Компания купчиков с женами в пышных шелковых платьях, с кашемировыми шалями на плечах, в атласных алых повойниках.
13
Фижмы.
14
Праздничный головной убор замужних женщин.
Ждать приходилось долговато, — очевидно, комедианты где-то за сараем устраивали примерную пробу. Бойкая черноглазая девица не выдержала, на весь театр засетовала протяжно и жалобно:
— Вот так весь денек, милые, и сидите, да на колесо глядите.
Смотрители дружно захохотали.
— Эй, дядя Яша, отрада наша, — крикнула
Шумский, надевший дырявый сапог, не задумываясь ответил:
«Будет, прекрасная молодка, Будет и стружок и лодка. Уж давно смолят, А вам ждать велят».— Идут, идут! — заорали ребятишки.
Из-за сарая вышла ватага добрых молодцов в красных рубахах, в шапках с перьями, с перевязями через плечо. На перевязях болтались деревянные сабли. На одном молодце были навешаны какие-то диковинные медали величиной в ладонь.
Молодцы вальяжно взошли на помост, вытянули из-за березок низенькие лавочки, расставили их поперек помоста, уселись по-трое, лицом в одну сторону. На «носу» в молодецкой «позиции» стал сторожевой. Прикрыл глаза рукой, начал всматриваться вдаль. Атаман — видный и осанистый Ермил Канатчиков — поместился посредине, задумчиво подперев голову рукой. На «корме» гусляры взяли с перебором. «Разбойники» согласно, в такт, начали работать «веслами». Запевала — Кузьма Канатчиков — залился с высокой звонкой ноты.
Хор разбойников дружно подхватил:
«Как с Яика-реки да к Волге-матушке… Туча черная да надвигалася…»Гусли зазвенели громче, пальцы забегали быстрее, жалобно зарокотали струны. Кузьма поднажал, с дрожью в голосе:
«Как на Волге-реке, по надбережью…»Хор гаркнул:
«Вольна-вольница да собиралася!»Кузьма все наддавал, молодецки встряхивая кудрями:
«Туча черная с громом-молоньей Вихрем-бурею да разразилася…»Смотрители не выдержали безучастного сиденья, дружно подхватили вместе с разбойниками:
«Волга-матушка да по крутым бережкам Грозным посвистом огласилася…»Действительно, сразу несколько человек — и разбойников и смотрителей — ловко и в лад начали присвистывать.
Кузьма с широким жестом обратился к брату-атаману, спрашивая:
«Ох ты, гой еси, атаман лихой, Удалой Степан Тимофеевич, Ты за что про что закручинился, Хмуришь тучею грозны оченьки?»«Подголоски» из разбойников спрашивали вразбивку:
«Али красною душой-девицей Сердце молодца полонилося? Аль тебе, атаман, воля вольная Буйством-удалью принаскучила?»Атаман приготовился ответить один, но с ним вместе подхватили все смотрители дружным хором:
«Нет, невместно мне с бабой нежиться, Не наскучила вольна волюшка, А болит душа за почестный люд, Что спокон веков мукой мается».Песня кончилась. Начиналось действие. Сторожевой — человек с медалями — сделал шаг к атаману и отчетливо доложил:
Сторожевой.
Атаман честной, Степан Тимофеевич, Не вели казнить, вели слово вымолвить.Атаман.
Говори, мой верный есаул Черный-Ус.