Федор Волков
Шрифт:
Федор дал слово заглянуть на досуге. Григорий Серов ждал Федора у выхода. Пошли домой вместе.
— Что ж, Федор Григорьевич, компанию комедиантскую потребно сколачивать? — обратился купец к Федору полувопросом.
— За компанией дело не станет, — отвечал Федор. — С пристанищем для компании потруднее будет. Сарай что ли свой приспособить пока что?..
— Сарай и у меня, почитай, без надобности стоит, просторнее твоего. К зиме можно в покои ко мне перебраться. В зале перегородку сломаю. Для избранных смотрителей довольно места найдется.
— То-то и есть, что не об избранных должны быть наши думки, — заметил Волков. — Шире потребно взглянуть на дело, как на общее, на всейное…
— А приспело ли время сему?
— Подтолкнуть невозбранно время оное, дабы не мешкало
Условились свидеться вечерком и потолковать пообстоятельнее.
Всейная комедийная хоромина
Колесо завертелось. Со свойственной ему горячностью Федор Волков принялся за организацию «всейной комедийной хоромины», как он называл будущий театр. Свой большой сарай вычистил и привел в порядок. Соорудили временную сценку для проб, где неотложно приступили к разучиванию «Хорева», которым уже все бредили. По сговору с Григорием Серовым, самую хоромину решили оборудовать в его кожевенном каменном сарае. Так как и этот сарай был недостаточно вместителен, к тому же низок, Серов решил пробить стенку и пристроить к сараю особое легкое помещение для сцены — повыше.
Оба сарая стояли на задворках и были разделены узким, грязным переулком. В этот переулок, прямо на волю, спускали отработанные заводские «воды», сваливали всякий мусор, издававший сильное зловоние.
Возникла настоятельная необходимость привести этот переулок в порядок. Для стока вод выкопали узкие канавки, лужи засыпали кожевенной стружкой и песком, перекинули через канавки пешеходные мостики. В заборах прорезали одну против другой две широкие калитки, соединившие дворы Волковых и Серова. Расстояние между сараями было не шире четырех-пяти шагов.
Пока оборудовался театр, волковская компания не дремала. «Хорев» господина Сумарокова был вызубрен назубок. Ребятам не терпелось, они торопили с назначением для открытия хоромины, сами все, без исключения, участвовали в оборудовании «своего собственного» театра. Ежедневно и даже еженощно на постройке можно было видеть копошащихся охочих комедиантов. Они носили доски, убирали мусор, заравнивали ухабины, таскали песок и засыпали им неприглядные углы и закоулки. Остановка была за сценой, готовой только вчерне, да за декорациями, изготовлявшимися собственноручно Федором Волковым и Иваном Иконниковым. В этом деле им мало кто мог помочь, а сами они были завалены работой по горло. Сцена, даже как она выглядела сейчас, голая и щелястая, приводила ребят в восторг, — было где развернуться…
Первое представление «Хорева» было закрытым и состоялось утром в будничный день. Все происходило так, как если бы сарай был переполнен смотрителями. Много места было отведено музыкальной части.
Первоначально Федор думал рассадить обученных им гусляров и волынщиков, под началом Григория Волкова, на виду у смотрителей, впереди занавеса, как он это наблюдал в итальянской опере. Но затем он решил сделать так, чтобы музыка доносилась невидимо и чтобы появление ее всякий раз было чем-то жизненно оправдано: или это играют гусляры в предполагаемых смежных покоях, или гусляры и дудочники будто бы проходят мимо, тоже невидимые. Во втором случае музыка должна была сначала доноситься тихо, постепенно нарастать и затем так же постепенно сходить на нет, теряясь вдали. Два раза гусляры вместе с дудочниками, одетые каликами-перехожими, открывали начало действия, расположившись на сцене. Спустя некоторое время, не переставая играть, они удалялись в глубину театра и скрывались из поля зрения. В этих случаях музыканты действовали купно с хором, особо обученным. Подпевали также и сами. Помимо этого, хор действовал и самостоятельно, очень тихо, где-то вдали. У Волкова была вполне определенная мысль — сообщить мало жизненной и мало действенной, по его мнению, трагедии недостающую ей оживленность, внести какие-то черты народного быта, движения и этим ослабить сугубо декламаторский характер представления.
Искреннее восхищение всех и каждого вызывал передний занавес. Можно сказать, он уже сам по себе являл зрелище, мало кем из смотрителей виданное доселе. Изображен на нем был портик светлого греческого
То, что именуется порталом, также изображало античные колонны с низко нависшим приземистым фронтоном.
Декорации «Хорева» также удались, по общему мнению, хотя своим мрачным колоритом и плохо гармонировали со светлым занавесом.
Стены сарая изнутри были наспех помазаны серо-зеленоватой краской. Новые, гладко оструганные скамьи, повышающиеся в глубину, были врыты прямо в земляной пол, щедро посыпанный песочком. У входа, на особом щите, висело ярко размалеванное «расписание», где значилось:
Тщанием компании охочих комедиантов отправлена будет
Российская историческая трагедия в стихах.
В пяти действиях, сиречь переменах.
Сочинение господина Сумарокова
ДЕЙСТВУЮТ ПЕРСОНЫ
Кий, князь Российский — Иван Иконников
Хорев, брат и наследник его — Федор Волков
Завлох, бывший князь Киев-града — Гаврило Волков
Оснельда, дочь Завлохова — Иван Нарыков-Дмитревский
Сталверх, первый боярин Киева — Григорий Волков
Астрада, мамка Оснельдина — Алексей Попов
Единый страж — Михайло Чулков
Другой страж — Семен Куклин
Посланный — Михайло Попов
Единый воин — Демьян Голик
Еще воины с речами — Иван да Петр Егоровы
Пленник — Кто-либо
Опричь того появятся валики перехожие с гуслями и думами,
многие стражи и воины князя Российского, також челядь.
Еще будут петь хоры.
Все молодые рабочие как Волковых, так и Серова были заняты в трагедии.
Дьякон Дмитрий совсем определился «к нашей кумедии». Он разводил краски, мыл кисти, подтягивал на пробах хору, утрамбовывал между скамьями землю, путался под ногами во время смены «першпективных» рам.
На закрытом представлении присутствовали только близкие к театру люди: Григорий Серев с двумя приятелями, помещик Майков с дочерьми и племянницей — эти как бы записались в постоянные театралы. Из домашних находились в «смотрельной палате» несколько человек пожилых волковских рабочих с братом Иваном да мать Волковых Матрена Яковлевна с девкой-стряпухой, так как заводская работа на этот день все равно приостановилась.
Матрена Яковлевна пришла совсем не с целью получить удовольствие от трагедии, а из наболевшей потребности повздыхать и поохать над тем, сколько добра изведено и поперчено без пользы и сколько дорогого времени ухлопано даром.
Представление началось гладко и стройно. Все участники были взволнованы необычайно, и каждый ожидал своего выхода со страхом и трепетом. Сосредоточенность Федора, ранее не бросавшаяся в глаза, сейчас несколько пугала. Он как бы замкнулся в себе и ни с кем не говорил ни слова. Это передавалось невольно всем, заставляло думать, что они действительно собираются делать что-то важное и необычайное. В школьных выступлениях они этого не чувствовали, расценивая их как что-то очень близкое к церковной обедне.