Федотов. Повесть о художнике
Шрифт:
— Вот я и пришел к тебе как к равному, но я пришел к тебе не как к победителю. Ты тоже очень постарел сердцем. И повторяешь свои старые картины. Может быть, ты повторяешь одну свою картину о том, как прыгает пудель через палку и вечер уже, за окном красно, офицер лежит с гитарой на скамейке и пуделю кричит: «Анкор, еще анкор!» Ты хорошо передал свет и смотришь спокойно на сцену смерти. Ты как я, — продолжал Брюллов. — Ты тоже рисуешь мучения святого Лаврентия, но горе нельзя заключить в картину,
— Я достигну своего, — сказал Федотов. — Победа стоит миллионы погибших в сражениях, и картина стоит миллионы эскизов. Надо применять стратегию наполеоновскую.
Брюллов повернул голову, красивую и ватную. Так рисовали антиков трудолюбивые немцы в академии, он был весь как будто нарисованный собственным учеником. Щеки брюлловской головы округлились, и он сказал улыбаясь:
— Наполеона не будет, Наполеон взят в плен Николаем — победителем мертвых, взят в плен на Бородине, среди памятников.
Голова Брюллова закинулась назад, как голова Лаокоона на гипсовом слепке, и он начал хохотать.
Федотов, который спал, поднялся на руках так, как подымается, теряя самосохранение, раненый под пулями.
Смех разрывал и его, он хохотал, как школьник. Тени на стене увеличились, разбились, источник света был как будто снизу. Сон раздвинулся, и Федотов проснулся хохоча.
Утренний свет уже промыл окно снаружи, оно было пробелено, чуть прожелчено. Смех был в комнате. Тело болело. Федотов заснул опять.
Потом тех двоих стало больше, чем два.
Тени утроились, потеряли головы, потом сон сдвинулся, перемешался и потерял слова.
Утром болел затылок.
Утром было неприятно во рту.
Пробуждался медленно.
Да, приходили вчера заказывать картину «Посещение Патриотического института».
Давали цену и говорили, что пора художнику улучшать свою репутацию политическую.
Около двух недель сидел Федотов. Размеривал по масштабу, распускал клей, клеил, раскрашивал, резал. Это очень успокаивало.
Он склеил большую белую коробку с прорезанными окнами. Стены расписаны под мрамор. Каждая колонна обработана под мрамор отдельно.
Коробка открывалась сбоку; внутри коробки колонны, ряды кроватей; каждая кровать с одеялом.
Можно дома проверять перспективу.
«Вот сюда войдет император Николай Павлович. Дети толпой окружат его. Он высокий, и сразу получится центр картины. Группа расположится как пирамида. Ребенок на руках будет переходом к детям внизу. Всю фигуру возьму из старой своей карикатуры».
Не хотелось вписывать в картину его, Николая, большелобого, толстого, слегка пучеглазого, как будто красивого.
Нет времени для картины о царе.
В это время многие картины писались неохотно. Время старой академии прошло.
Иванов тосковал,
О ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ
Уложим же воображение и мысли в котомку — и с богом!
Да Кавказе шла долгая, долгая война. Нужны были солдаты. Агина забрали, как мещанина, в рекруты.
Лев Жемчужников отправился разыскивать Агина и нашел его в аракчеевских казармах. Лоб Василия был уже забрит, чтобы не сбежал рекрут, чтобы узнал его каждый квартальный.
Остался один способ — выкупить.
Начали собирать деньги.
Для того чтобы оттянуть посылку в полк, Агина по знакомству устроили, как больного меланхолическим помешательством, в шестом корпусе больницы на Выборгской стороне.
Федотов с Жемчужниковым отправились навестить больного.
Шел лед, мосты были разведены. Надо было переправиться с Васильевского острова на Петербургскую сторону и с Петербургской стороны на Выборгскую.
Ладожский лед бежал, кружилась голова. Льдины скрипели у низкого борта.
В длинных одноэтажных больничных корпусах долго искали шестую палату.
В коридорах пахло капустой и казенными вещами; небо закоптелых сводов низко.
Большая низкая комната заставлена плоскими койками, над койками — палки, на палках — черные доски, на досках мелом написаны фамилии больных и названия болезней.
На койках сидели люди: одни чинили сапоги, другие бормотали что-то, как будто разговаривая друг с другом. В углу играли в карты и хлопали колодой проигравшегося по носу.
А там, в конце коридора, выл кто-то.
Агина можно было узнать только по толстой нижней губе и острому подбородку, да еще, пожалуй, он был не так бледен, как остальные больные. Взгляд у него уже здешний — бегающий, лазаретный.
Федотов присел на кровать Агина.
— Ваше благородие, — сказал больной с соседней койки, — подберите ноги: под ихней кроватью черт, он вас за ноги трогает.
За окнами по двору бегали, догоняя друг друга, большие здешние крысы разных цветов.
Федотов вернулся домой совсем больным.
Собрали друзья деньги на покупку рекрутской квитанции, дали Агиным в долг.
Василия выкупили. Долго работали потом братья, выплачивая подписку.
Александр начал делать для П. Клодта рисунки барельефов к памятнику Ивану Крылову.
Барельефы с сюжетами из басен сочинены и нарисованы Александром Агиным превосходно.
Так Александр Агин поставил памятник Ивану Крылову, который вызвал агинского друга Федотова из полка в живопись.