Фельдмаршал Борис Шереметев
Шрифт:
Вышли поздно вечером, когда стемнело, дабы ночью же быть уже в крепости. Вел сикурс через болота местный крестьянин Василий Хлын, хорошо знавший броды и тропы.
Если в начале пути, хлюпая по колена через болота, солдаты подхихикивали друг над другом, что идут «ровно бабы, подолы подымая», то через реку пришлось брести едва ли не по шею в воде и уж подолы кафтанов зубами держать. Тут уж было не до смеху, да и от бригадира команду передали, не то что говорить, но и кашлять запрещавшую.
В реке, как ни береглись,
Едва выбрались на сухое, проводник, попросив обождать чуть, отправился на разведку и очень скоро воротился.
— Впереди шведы окопов понакопали, когда и успели, басурманы.
— Много их? — спросил Головин.
— Кто знает, дрыхнут, видать, по норам. Но на стороже двое ходят. То разойдутся, то сойдутся.
Головин отрядил двух опытных солдат с кинжалами:
— Чтоб никакого шума. Убирать обоих, когда разойдутся.
— Как уберем, я крякну селезнем, — сказал солдат.
— Никаких селезней. Еще разбудите какого любителя утятины. Вернетесь сюда.
Солдаты ушли вслед за проводником. Растянувшись по болотам и тропам, полк еще выбирался на сухое, а бригадир Головин подбирал уже группу нападения на апроши. Отобрал людей со шпагами и кинжалами, повелев скоро одеваться. Задание ставил знаками, не голосом: «Действуем только этим» — поднял над головой шпагу; «при полной тишине» — наложил ладонь на рот.
Солдаты — народ понятливый, значит, не дать шведам проснуться. Все ясно.
Вернулся проводник Василий Хлын, сказал тихо Головину:
— Сторожей убрали. Все тихо.
— А где же солдаты?
— Ждут вас.
— Я же им велел воротиться.
— Не схотели, уж больно сладко шведы храпят по щелям.
— Ну ладно. Веди нас.
Группа следовала за проводником. Он шел, шел и вдруг остановился и повел рукой, словно в гости приглашая: вот, мол, начинайте.
Впереди серели валы вырытой земли, чернели щели апрошей. Солдаты быстро и бесшумно рассыпались по полю. Из апрошей то там, то тут слышались стоны, короткие вскрики, хрипы умирающих.
Головин, уничтожив более ста шведов, засевших в апрошах, не потерял ни одного человека, а уже через полчаса его сикурс входил в Полтаву.
Осажденные встречали их со слезами радости, смехом, поцелуями.
— Ой, родные ж вы наши, хлопцы.
— Как же мы вам ради.
— Та яки ж вы мокрые. Алексей Степанович, треба печи топить, посушить родимых.
И в Полтаве в самое неурочное время — среди ночи, да еще ж и летом, — задымили вдруг десятки печей, засновали по улицам жители, замигали по хатам огоньки каганцов, лучин и свечей.
Келин повел Головина в свою канцелярию. И обсушиться, и покормить
— Вы не представляете, бригадир, как ко времени ваш сикурс.
— То фельдмаршал Шереметев нас благословлял.
— Дай Бог ему здоровья. И дело даже не в порохе, не в свинце, хотя и в нем тоже. Гораздо важнее для гарнизона и жителей знать, что нас не забыли, что свои люди пришли помогать нам. Увидите, завтра на вылазку будут все рваться. Такой дух отваги вы принесли с собой.
— Ну что ж, полковник, я рад, что моему полку выпала честь укрепить дух Полтавы. С вас ведь никто глаз не сводит. Каждое утро фельдмаршал первым делом о вас справляется: «Держатся?»
— Это верно, — согласился Келин. — Король со своими генералами тоже все глаза проглядели. Вот уж полтора месяца сглазить не могут.
— Что король! Государь в каждом письме о Полтаве беспокоится, велит держаться.
— Будем держаться, сколь сможем. А не слышно ли там о генеральной баталии, скоро ли?
— Как приедет государь.
— М-да… — вздохнул Келин и промолчал, хотя ох как спросить хотелось: «А когда ж приедет?» Но он человек военный — знал: о сем спрашивать нельзя, неприлично даже.
Но бригадир Головин понятлив, сам сказал:
— Ныне он в Азове, на всякий случай султану флот кажет {230} . Вот-вот должен к нам отъехать. Ждем.
— Дай Бог ему пути к нам доброго, — перекрестился Келин. — Мы что? За крепости да полки думаем, а ему за всю державу надо. Этот крест нелегок, сударь мой, ох нелегок.
Четвертого июня 1709 года Петр приехал из Азова, и первое, о чем спросил фельдмаршала:
— Как Полтава?
— Пока дышит, — отвечал Шереметев, — но тяжело Келину, зело тяжело.
— Сикурс посылали?
— Посылали Головина. Прошли хорошо, но на вылазке бригадир в плен угодил.
— Как думаешь, долго они еще продержатся?
— Да уж третий месяц, считай, без перерыва дерутся. Во всем нужду великую терпят. Не диво, если не сегодня завтра шведы ворвутся в крепость.
Царь немедленно сел за письмо Келину: «Господин полковник! Вы славно столь великое время противустояли королю. Но ежели увидите, что стоять уже не можете, уничтожьте крепость и пробивайтесь с людьми на Ворсклу. Заслыша вас, мы вышлем навстречу сикурс. Но шведам оставьте лишь развалины и угли. Сие письмо от гарнизона в секрете держите. Петр».
Ядро с письмом царя, как и все прошлые, притащили Келину полтавские мальчишки:
— Алексей Степанович, вам опять эстафет.
Мальчишки давно занимались этим промыслом. Они собирали прилетавшие в крепость ядра и стаскивали их к пушкам, дабы защитники крепости могли стрелять ими по шведам. Полые, с письмами, они сразу доставляли коменданту: «Вам эстафет».